Александр Хамадан - Гнев

— Так, значит, все время будем вести комбинированный огонь, — едва слышно шепчет Сун. — Очень хорошо! Пора начинать.

Он берет трубку полевого телефона и командует артиллеристам: «Приготовиться!». Сун спокойно два раза повторяет расчет прицела.

Командир приказал рубить постромки.

Между тем японские цепи, укрываемые огневой завесой своей батареи, выползли на правый берег. Японские саперы стремительно бросились к воде, к тому месту, где еще несколько часов назад был почти готов понтонный мост, наведенный китайцами. Сейчас его уже нет. Вернее, на воде покачиваются лишь жалкие остатки моста. Саперы быстро наводят понтоны. Левый берег молчит. Он готовится к японскому штурму, он готов к контратаке. Только бы избавиться от этого навесного истребительного огня японской батареи!

— В этом месте, — кричит пулеметчик Тан в ухо лежащему рядом с ним Ляну, — скоро будут добывать железо!

Лян недоумевает.

— Японцы засадили сюда столько железа и стали! — поясняет Тан.

— А?.. — кричит Лян, склоняясь к уху Тана. — Ничего, откопаем, если понадобится!

— Батарея, огонь! — командует Сун.

Сквозь огневую завесу, под грохот японской канонады, четвертая батарея второго конно-артиллерийского дивизиона посылает в молодой лесок на правом берегу первый залп. Сун жадно приник к глазку трубы. Все в порядке! Он мгновенно производит перерасчет: был недолет. Сун повторяет новый расчет и командует:

— Батарея, огонь!

И вновь сквозь японскую завесу летят китайские снаряды.

— Хорошо! — шепчет Сун. — Очень хорошо!

Быстрый перерасчет, и опять хриплый, напряженный голос Суна:

— Батарея, огонь!

Молодой лесок качнулся и исчез в тучах песку и черного дыма.

— Батарея, огонь! — командует Сун и снова смотрит в трубу.

Тучи дыма рассеиваются. Молодого леска уже нет, и Сун видит, как к одному из японских орудий подгоняют упирающуюся шестерку лошадей.

— Не дам! — вдруг озлобленно кричит Сун и опять командует в телефонную трубку: — Прицел тот же. Батарея, огонь!

Внезапно перед холмом, за которым укрылся Сун, вырастает столб пламени, стеной дыбится песок.

— Теперь уже поздно, — облегченно вздыхает Сун.

Его батарея ведет беспрерывный обстрел японской артиллерийской позиции, полностью уничтожая ее.

Над рекой возникает тишина. Огневая завеса, которой японцы весь день удерживали китайский полк на левом берегу, исчезла. Через минуту вдруг вспыхнули, залаяли японские пулеметы. В ответ застучал пулемет Тана, и за ним по цепям начали свою отчаянную трескотню остальные полковые пулеметы. Японская пехота ринулась к понтонам. В грохоте орудийной пальбы японские командиры не уловили молчания своей батареи. Китайский полк яростно пошел в контратаку к понтонному мосту.

Командир батареи Сун делает новый расчет, передает его по телефону:

— Батарея, огонь!

Град картечи хлещет по правому берегу, по японской пехоте. Он хлещет так, словно разверзлись небеса и льют и льют на головы японских солдат огненный, смертельный град!

Тан с трудом тянет за собой пулемет. Колеса его подскакивают на понтонах, глухо ударяются о деревянный настил и быстро катятся вперед. По мосту лавиной несутся бойцы.

Вот он, желанный, родной правый берег!

Полк рвется вперед. За мостом пулеметчик Тан посылает одну очередь за другой. Он посылает их вдогонку отступающим, бегущим врагам. После каждой очереди он вместе с Ляном бегом проносит пулемет еще дальше, вперед, и опять посылает очередь. Враг, злобно отстреливаясь, бежит. Он подавлен неожиданностью, страшной переменой военного счастья, стремительностью китайской контратаки. Полк идет за ним по пятам неустанно и неуклонно. А впереди, взметая горы песку, рвутся снаряды четвертой батареи, и в холмах вырастает непроходимая огневая завеса.

— Лян, мы ночуем сегодня дома! — неистово орет Тан и катит свой пулемет дальше, вперед, к холмам, за которыми находится деревушка, раскинувшаяся на берегу Синего озера.

По команде «Смирно!» батальон замер. Солдаты стояли недвижно в полной походной форме. Офицеры пытливо оглядывали серые, запыленные солдатские лица. Иногда офицеры проходили сквозь строй, между взводами, все так же зорко всматриваясь в солдат.

Солдаты стояли в строю прямые, безмолвные, словно отесанные камни. Солдаты знали почти все подробности событий, разыгравшихся утром. Вернее, события эти начались еще вчера. Но именно утром они приняли трагический характер и получили полное свое завершение.