Владислав Шурыгин - Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»

— И как… удалась работа? — настороженно спросил Даньшин.

— Распилил! Только вид у мужичка изменился. После снятия чугуна — уши порваны, нос ободран…

— Удружила… — смеялся Хигер. — Наслушаешься такого — век не женишься.

— А вы такую найдите, чтобы с ней не ругаться, — улыбаясь одними глазами, посоветовал Мошенский.

— А таких нет, товарищ командир, — не сдавался Хигер.

— Есть. Вот и лейтенант Даньшин так же, наверное, считает. Так, Даньшин?

— Не знаю… Наверное, все же есть…

Язвинский, извинившись, попросил общего внимания.

— Товарищи, завтра у нас банный день. Скажите людям, чтобы робу и особенно нижнее белье постирали. Завтра, пользуясь данной мне властью, проверю каждого матроса.

— Въедливо?

— Въедливо, Семен. Особенно твоих. Румянцев твой в прошлую баню такой серый тельник на себя напялил, что я его там же, в бане, стираться заставил. Думаешь, устыдился? Ничего подобного. Обрадовался. «Спасибо, — говорит, — доктор, пресной да теплой водичкой я с превеликим удовольствием постираю». Небось и завтра будет рассчитывать на теплую. Скажите, не выйдет номер.

Сидевший возле телефона старшина 2-й статьи Афанасьев молча посмеивался.

Старший кладовщик плавбатареи Николай Афанасьев, ведавший продовольствием, по характеру был человеком спокойным и молчаливым. О чем бы ни говорили командиры в его присутствии, он будто и не слышал. Во всяком случае, никак внешне не реагировал на услышанное. Если кто-то из старшин плавбатареи первое время и пытался выведать у Афанасьева, о чем там начальство говорило, то после стольких месяцев совместной службы убедился: спрашивать у него об этом бесполезно. Ответ будет один: «Не знаю, не слышал».

Зазвенел внутренний телефон.

— Слушаю! — прикрыв ладонью трубку, отозвался Афанасьев. Выслушал доклад. Блеснул глазами на командира плавбатареи. Положил трубку. — Товарищ командир, старшина Бойченко с мостика докладывает: над «Дообом» ходит «рама», корректирует огонь. Огонь ведет дальнобойная батарея!

— Вот шакалы! — возмутился Хигер. — К берегу да к нам близко подлетать боятся, а в море разбойничают.

Мошенский взглянул на лейтенантов, и те поняли: надо идти. Все вышли на верхнюю палубу. Даньшин побежал на бак к дальномеру, на командный пункт своей батареи. Поспешил в санчасть лейтенант Язвинский.

Хигер с Мошенским заняли места на мостике. Там же находился пританцовывавший от холода комиссар.

— Где «Дооб»? — спросил Мошенский. «Раму» он уже в бинокль видел — черная точка на фоне белесого неба.

— Сейчас покажется. За мысок зашел.

— А где стреляют, что-то я не вижу?.. Откуда такие сведения?

— От радистов… — уточнил Середа.

Мошенский связался с радиорубкой. Дежурный радист Спицын доложил, что «Дооб» обстреливает дальнобойная артиллерия и потому корабль идет рядом с берегом, рассчитывая на прикрытие береговых зенитчиков, но они по «раме» не стреляют. «Рама», стерва (радист вгорячах так и доложил), держится в стороне.

Мошенский положил трубку. Прикусил губу. Досадно… «Может, летчикам позвонить? Пусть помогут».

— Почему нет радиста на мостике? — строго спросил Мошенский старшину Бойченко. — Срочно радиста на мостик.

И тотчас над палубой, передаваемое от одного моряка к другому, полетело:

— Радиста на мостик!

Обычно радист на мостике находился по готовности один, а сейчас такая готовность второпях, видно, еще не объявлялась. Но, как бы то ни было, на мостик сломя голову бежал командир отделения радистов старшина Некрасов. Запыхавшись, с лету подсоединил гарнитуры радиосвязи и, переведя дыхание, доложил:

— Есть связь, товарищ командир!

— «Дооб» виден, товарищ командир! — тут же торопливо доложил сигнальщик.

Теперь в бинокль хорошо было видно, как жмет полным ходом кораблик, дымок из трубы стелется. Еще минут десять ходу, и войдет в Казачью бухту…

«Летчикам надо все же позвонить!» — решил Мошенский и приказал Афанасьеву срочно связать его с КП летчиков. Вот уже видно, как справа по борту от «Дооба» вскинулись два белых всплеска. Бьют, гады…

— Товарищ командир! Есть КП летчиков! — доложил один из сигнальщиков.

Мошенский взял протянутую ему трубку, но поговорить с летчиками не успел.

— Товарищ командир! «Дооб»… — Голос старшины Бойченко сорвался.

Мошенский взглянул в сторону «Дооба». За кормой корабля разрастался, отходил, сносимый ветром, высокий султан черного дыма.

— В районе кормы был виден огонь. Вспышка, — уточнил не отрывавший от глаз бинокля лейтенант Хигер.