Равиль Бикбаев - 56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585

Вот вам и крещение. А вон, ребята, и ваши трофеи в мешках, быстрее их потрошите, разбирайте и прячьте по ранцам. А вот рядом с вьюками лежат и первые убитые вами люди, мальчики. Не надо, пацан, не смотри на убитого тобой человека. Понимаешь, тут такое дело: или ты его, или он тебя. Ну вот, ребята, и началась для вас война.

– А я-то… я-то думал, что так страшно будет… а оказалось-то ничего…

– Я сначала и не понял ничего… а потом как стал из автомата мочить…

– А это что свистело… пули?.. Да? Пули! А вроде и не похоже… в кино они по-другому свистят…

– У меня автомат замолк, думаю, заклинил… посмотрел, а магазин пустой… не заметил, как и расстрелял…

Возбужденно переговариваются бойцы, почти кричат, недоумевают. Поняли, поняли, что, сколько о войне ни рассказывай, не поймешь ты ее, пока сам не увидишь, что хотят тебя убить, а ты стреляешь в ответ… Я уже через это давно прошел. Я тоже первый раз почти ничего и не понял.

– Слышь, сержант! А воевать-то не так уж и страшно… – уже по-свойски обращается ко мне пацан из первого отделения. Весь в снегу, как опьянел от запаха пороха, от возбуждения первого боя, от первой удачи, что сам живой, а те, кто убить его хотел, вот они – поодаль трупами валяются.

Надо лишнюю уверенность в своей непобедимости с них сбить. На войне по-разному бывает, боевая удача, она и задом к тебе повернуться может.

– Когда ты из укрытия стреляешь, – сухо и сжато отвечаю и смотрю на его красное от холода и такое довольное лицо, – может, и не так страшно, а когда из укрытия по тебе? Как мы их сейчас расщелкали, так же и нас могут. Как вернемся, начнем тренироваться, как самим из-под огня уходить да как в засады не вляпываться.

После марш-похода вернулись домой, оружие почистили, сами помылись, перекусили и отдыхать. Только засыпать стал, как меня солдатик толкает:

– Сержант, вставай, мы тут собрали кое-что, давай к нам…

Почти с самого начала службы все бойцы в роте на мелкие группы обособились. Разбились по землячеству, по возникшим дружеским отношениям, по складу характера. В любом мужском коллективе так, особенно в армии. Я так свой взвод уже перетасовал, кто с кем дружит, тот с тем и служит. Большая часть роты уже вовсю храпит по своим постелям. А эти трое из моего взвода бодрствуют. Одна компания – первое отделение третьего взвода. Закуток в палатке одеялами огородили, стол из самодельных табуретов соорудили. Вот теперь вижу, что не мальчики вы уже, а солдаты, времени совсем ничего прошло, месяц всего, а у вас и водка на столе, и мясо жареное, и хлеб без нормы крупными кусками порезан. Где только и научились? Как только и достали? Но военный этикет такие вопросы задавать не позволяет. Пригласили? Ешь, пей, все на столе. Захотят, сами скажут, не захотят – их право.

– Трофеи загнали, – с улыбкой объясняет мне Олег Вострин, тот самый боец, которого я бил ногой в живот перед строем взвода, – у поваров на батальонной кухне обменяли на мясо и хлеб, а водку ту еще с Союза как привезли, так и хранили, думали, на Новый год, но раз такое дело…

– Ну, ребята, с крещением вас! – чокаюсь с бойцами и пью свою долю водки, хоть и горькая ты, водочка, а все равно родимая, такая же хреново-пьяная, как и жизнь наша солдатская.

А ничего, прилично мне налили, граммов на двести. Сладко кружится голова, тихо плывет душа. Куда же ты плывешь, душа моя? «Домой, домой», – отвечает мне душа. И знать пока не знает моя душа, что дома она все сюда возвращаться будет, сначала во снах, а потом только в памяти. Только в памяти, да и то все реже и реже. И лица моих товарищей уже будут не от выпитой водки расплываться, а от ушедшего времени.

– Сержант!

– Чего?! – выныриваю из своего опьянения, смотрю на продолговатое, любопытствующее лицо собеседника. Тут, за самодельным столом, он для меня не подчиненный, не солдат и не друг. Просто собеседник, сотрапезник, нормальный парень.

– А ты домой вернешься, что делать будешь?

Какой любопытный, а? Ну вот так я тебе взял и все сказал. Я милый даже по пьяни наизнанку не выворачиваюсь.

– Ты мне лучше скажи, а чего это ты по ночам в тетрадку все пишешь? – вопросом ухожу от ответа.

Олег краснеет, не отвечает. А его дружки перемигиваются. Знают и не выдают. Все правильно, ребята. Самое это паскудное дело – своих выдавать.

– Стихи, небось, сочиняешь? – подначиваю я. Вспоминаю свой давнишний сон про Гомера и беззлобно улыбаюсь.

– Нет, не стихи. – Олег не смотрит на меня, видно, что гадает: сказать – не сказать. Чуть помедлив, решился: – Я дневник пишу, – признается он и с вызовом говорит: – Вернусь домой, книгу напишу про нас и про Афган.