Равиль Бикбаев - 56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585

Я мигом вспомнил все слухи о том, что литовцы до сих пор режут советских солдат, и резво вскочил. Бац! Бью хуторянина ногой в пах, он загнулся и застонал. Выхватываю у него топор и торжествующе ору:

– Что съел, сука?! А вот х… ты десантника за так возьмешь!

– Не брать, не есть, – испуганно кричит хуторянин и закрывает руками лицо.

На мой вопль спешит подмога, это остальные бойцы нашего взвода по-десантному шустро выскочили из своих сладко-горьких дум и, разбрасывая кирзовыми сапогами черную полевую грязь, бегом спешат на выручку.

– Зачем тебе топор? – сурово допрашиваю я литовца.

– Дрова рубить, – пытается он ввести в заблуждение доморощенного следователя. Ну знаете ли! Я не зря еще до службы прочитал столько детективов, меня не обманешь. – Я что так похож на бревно? – с максимальным сарказмом спрашиваю я и грозно взмахиваю трофейным топором.

Подбежавшие товарищи с сильнейшей неприязнью смотрят на поверженного литовца. Понимаете, мы уже тогда наслушались от литовцев: «оккупанты», «захватчики», «русские свиньи». Хотя чисто русских у нас было в общем-то немного, в основном преобладали украинцы, белорусы, татары и представители многочисленных народов Дагестана, но, слыша слово «русская свинья», каждый понимал, что обращаются лично к нему, и очень сильно, до дрожи в кулаках, обижался на литовских «патриотов». В известном смысле мы тогда все, вне зависимости от национальности, были русскими.

Хуторянин, сраженный моей проницательностью и, вероятно, поставленный в тупик неопределенной формой вопроса, молчал. Мы стали оживленно обмениваться мнениями о том, как лучше поступить: сразу его отмудохать или все-таки подождать командиров. Решили: сразу, но не до смерти и без видимых повреждений. Вмешалась баба и все испортила или наоборот? Она, тяжело дыша, прибежала от стоящего рядом небольшого хутора. Плотная, немолодая женщина, с обветренным красноватым лицом, одетая в потертую ватную куртку и обутая в испачканные навозом резиновые сапоги с короткими голенищами. Для начала она быстро вырвала из моих рук топор и сноровисто отвесила мне оглушительную оплеуху. Голова моя с хрустом мотнулась на тонкой шее, а форменная пилотка упала в грязь. Рука у женщины была тяжелой. Потрясенные курки замолчали и расступились. Хуторянин не торопясь вставал и все молчал. А вот она молчать не стала. По-чужеземному с ее уст зазвучали родные русские слова с прибалтийским прибавлением «скас». Пи…скас, х…скас, еб…скас. У «проклятых оккупантов» и «русских свиней» даже мысли не возникло заткнуть скандалящей бабе рот – ее не то что не тронули, с ней даже не спорили. Восемнадцатилетние курсанты, почти дети, эти «пи… скас», «х… скас», «еб… скас», потупив бесстыжие солдатские глазоньки, молчали и, не зная, что дальше делать, неловко переминались. Между тем под русскую бодро-матерную музыку в литовском исполнении хуторянин, встав, отряхнулся и медленно, как будто камни изо рта выплевывал, заговорил, а его баба тут же замолчала.

– Я хотел просить вас, – начал объяснять он свой приход с топором, – набрать картофель и принести в мой дом. Пять ведер от одного солдата. Я вас за это угощать. Кормить и поить.

– Что ж ты сразу не сказал? – добродушно спрашивает хуторянина мой сослуживец, здоровенный рыжеватый хохол из Донецка, Али-Баба. Вообще-то, его Грицком звали, Али-Баба – это прозвище.

– Я не успел, – кисло морщится хуторянин и рукой потирает мошонку, – ваш друг сразу стал бить.

На свежем холодном воздухе мы успели проголодаться, и жрать хотелось просто невыносимо, вот за кусок свиного литовского сала меня тут же и «предали»:

– А он вообще у нас шизанутый, – показал в мою сторону пальцем Али-Баба и вежливо переспросил литовца: – Так сколько ведер, ты говоришь, надо собрать?

Работа по уборке народного, тогда еще социалистического картофеля закипела. Минута делов – и очередное ведро общественного добра, собранного с грязного поля, бегом несут голодные курсантики в частный амбар хуторянина. Не по пять, по десять ведер крупной, отборной картошки ловко и умело собрали курсанты первого взвода первой образцово-показательной роты.

Пока мы батрачили, хозяйка собрала на стол. Шматы крупно порезанного и просоленного свиного сала на одних тарелках, квашеная капуста на других, здоровенные, в полбуханки, куски черного хлеба аккуратно разложены на дощатом столе, фаянсовое блюдо с горячим картофелем дымится, жирное свежее молоко в стеклянной банке плещется. И апофеоз застолья – трехлитровая бутыль мутного самогона, как стратегическая ракета, стоит в центре стола.