Вячеслав Кондратьев - Отпуск по ранению

– Ради такой груды мрамора и бронзы можно даже захотеть помереть. – Перед глазами стояли одинокие бугорки с фанерными звездами, которые попадались ему по всей дороге, которой он шел с передовой.

Тоня заметила и горечь слов, и боль в глазах.

– Ты что-то вспомнил?

– Да так, – нарочито небрежно ответил он и взял ее за руку. – Пойдем.

Иногда они вместе ходили на Усачевский рынок и покупали один-два килограмма безумно дорогой картошки, и тогда Тоня командовала:

– Лейтенант Володька, вам сегодня наряд без очереди – чистить картошку.

– Есть наряд вне очереди. – И он отправлялся на кухню.

Правда, он очень скоро доказал Тоне, что чистить картошку в военное время – преступление. Ее надо варить в мундире.

Эту странную, почти семейную жизнь, только без ночей и близости, можно было бы назвать счастливой, если бы… Этих "если бы" было много. Первое и главное – это быстрота, с которой пробегали дни. Вторым "если бы" была Юлька. Потом – мать, с которой он не проводил и часа в день. Не был он и у матери Толи Кузнецова. Никак не мог решиться пойти к жене Степанова. Не очень-то ясно было с Сергеем, который, как сообщила ему мать, перешел на другую работу, где ему вроде бы дают бронь.

– Ты должен все написать Юле, – не раз говорила ему Тоня.

– Пока не могу. Понимаешь, если бы она была дома, не в армии, все было бы проще. Я сказал бы ей – и все… А сейчас… Это, знаешь, как ударить лежачего, – отвечал Володька, и она молча соглашалась с ним, но через несколько дней возвращалась опять к этому.

В отношении Володькиной матери, которая почти его не видела, Тоня была жестче.

– Ты находился с матерью больше половины своего отпуска. Остаток его – мой, и только мой, – заявила она однажды. – А потом, ты знаешь, для меня сейчас отец, брат – все ушли на второй план, а они же на фронте. Это страшно эгоистично, но я ничего не могу с собой поделать. Для меня сейчас существуешь только ты, лейтенант Володька. Я спокойна, только когда ты со мной. Разве у тебя по-другому?

У Володьки было, наверное, немного по-другому. Он был мужчиной, и та полная поглощенность своими чувствами, то напряженное, но бездумное состояние, продолжавшееся целую неделю, как-то расслабляло его, и эта расслабленность была ему неприятна, потому как знал он, что ему надо собраться, решить все вопросы перед тем, что его ждет. И Тоня стала замечать, как временами он уходил в себя, задумывался, хмуря брови, и его взгляд становился отрешенным.

– Я вижу, с тебя сходит понемногу хмель, Володя, – сказала она, грустно покачивая головой.

– Не в этом дело, Тоня.

– Да, я понимаю. – Тоня положила руку ему на лоб, потом, взъерошив волосы, сказала: – Можешь уйти сегодня, когда тебе нужно… Но мне, мне будет очень тяжело без тебя.

Мать ничего не говорила Володьке, но он видел – она была обижена, обижена глубоко, что ради какой-то девчонки (а кем для нее может быть Тоня?) он забросил и дом и ее. Когда он возвращался в полночь, она разогревала обед и молча подавала ему. Володька наскоро съедал его, после чего спешил в свою комнату, бухался в постель – скорей, скорей заснуть, чтоб быстрей прошла ночь и наступило утро.

Когда же вернулся он в шесть вечера, мать была не только удивлена, но и обеспокоена.

– Что-нибудь произошло? – спросила она.

– Ничего, мама, – улыбнулся он. – Просто этот вечер мы проведем вместе.

– Ну что ж, спасибо… Тебе без конца звонит Сергей. У него какие-то идеи в отношении твоего будущего. Вам необходимо встретиться. Это первое. Во-вторых, Володя, я не знаю, что отвечать Юле? Ну, а потом, по-моему, мне надо познакомиться с той девочкой, у которой ты пропадаешь.

– Самое сложное с Юлей, мама… Наверное, ей ничего не надо говорить. Скоро кончится отпуск, и все решится само собой… Что же касается этой девочки… Она Тоня. И у нас все очень серьезно.

– Ну, разумеется, очень серьезно. Разве в твои годы может быть это несерьезным, тем более ты знаешь ее уже больше недели. Так, кажется?

– Не иронизируй, мама, – улыбнулся он. – Сейчас я уйду на полчаса, вернусь, и мы поговорим.

К дому Толи Кузнецова он шел медленно и тяжело, а когда дошел, остановился и долго курил, забивая волнение. Наконец постучал в дверь.

– Мне кого-нибудь из Кузнецовых, – сказал он открывшей ему женщине.

Та внимательно посмотрела на него, на перевязанную руку на косынке и тихо спросила:

– Вы знаете, что Толя?… – Володька кивнул в ответ. – Проходите, темно у нас. Вот дальше, вторая дверь направо. – Она осторожно постучала. – Тетя Груша, к вам пришли.