Надежда Надеждина: Партизанка Лара

И я дала.

– Ну, если у нее была граната… – замигала глазами Рая и отвернулась.

– Нет, нет, – протестовала Фрося, – не верю, не хочу, не буду верить, пока все не узнаю сама!..

7 ноября 1943 года 6-я Калининская партизанская бригада соединилась с частями Красной Армии. Рая и Фрося вновь стали мирными жителями. Не по заданию, а сами, по зову сердца, они пришли в освобожденное Игнатово.

И там им рассказали о Ларе.

– Взять ее! – приказал офицер, и солдаты окружили Лару.

– Не трогайте меня! – быстро сказала девочка. – Я пойду сама.

Ей было отвратительно их прикосновение, а главное, она боялась, что они обнаружат гранату, спрятанную в рукаве.

Что ж, если ее рукам не придется больше носить книги в школу, то бросить гранату они сумеют. Только, конечно, не здесь. Здесь Валя, хозяйка, дети… Она не погубит своих.

Лара простилась с ними молча, одними глазами. Застывший у двери мальчик своими вихрами напомнил ей Мишку. Проходя мимо, она украдкой погладила его по голове.

Офицер сказал, что надо обыскать арестованную, и конвой отвел девочку в соседнюю избу.

Там никого не было, кроме лежавшей на печке старухи. Свесив седую голову, она молча смотрела на немцев усталыми, выцветшими от слез глазами.

«Надо отойти подальше и бросить так, чтоб не убило бабушку», – подумала Лара.

Она наметила себе место: у окна в заднем углу избы.

Мимоходом девочка бросила быстрый взгляд в окно, и ей этого было достаточно. Она успела заметить, что по огороду бегут, спотыкаясь, трое: бежит Валя, бежит мальчик, бежит хозяйка с малышкой на руках.

Они спаслись. Все спаслись: и малышка, и этот вихрастый мальчонка. Они будут жить. Как хорошо!

Чтобы заслонить их, Лара стала к окну спиной и прощальным взглядом обвела горницу. Стены были оклеены старыми, пожелтевшими от времени газетами.

Девочке бросилось в глаза напечатанное крупными буквами слово «концерт».

Шесть лет назад Лара впервые в жизни попала на концерт. Ее не хотели пускать: ну что она поймет, ей будет скучно – мала! И верно, сперва было непонятно: почему потушили свет в зале, когда смотреть не на что, никакого представления на сцене нет.

Но вот заиграл оркестр, и девочке показалось, что зал вновь засиял, даже еще ярче, чем прежде, что со сцены в зал волнами льется невидимый, удивительный свет. Этим светом была сама музыка.

Девочке и сейчас почудилось, что она слышит те же сверкающие, гордые, величественные звуки. Они заполняют все, как разливающаяся по небу заря. Это музыка победы, музыка торжества.

Все равно будет по-нашему на нашей земле!

– Показывай, что у тебя в карманах! – крикнул офицер.

– Гляди! – широко размахнувшись, Лара швырнула гранату.

Немцы попадали на пол.

Старуха на печке покорно закрыла глаза:

«Слава тебе, Боже! Всем моим мученьям конец».

Но, не услышав грохота взрыва, старуха с удивлением снова открыла глаза. Она увидела, что маленькая партизанка, смертельно бледная, стоит, бессильно прислонившись к стене.

Солдаты вскочили с пола и бросились бить девочку.

Валина граната не взорвалась.

Рассветало скучно, неохотно – по-зимнему. Наконец занялось утро – холодное, но безветренное. Над деревней стояли неподвижные, словно примерзшие к небу, низкие облака.

– По небу видать: быть снегу, – сказала Саньке мать, помешивая угли в печке, – и вороны вечор кричали, тоже к снегу. Занесет дорогу, завьюжит, а мы с тобой так хворостом и не запаслись…

И она укоризненно посмотрела на сына. Путаясь в рукавах, мальчик торопливо натягивал на себя кацавейку.

– Ты куда собрался?

– Надо! – буркнул Санька.

– Да ты совсем от рук отбился! А вот возьму и не пущу!

Санька растерянно заморгал. А что, если вправду рассердится и не пустит? Она нравная, с нее станет. Хоть правдой, хоть хитростью, а надо улизнуть.

– Мама, я же хотел за хворостом…

– Вот это другое дело!

Мать стояла к нему спиной, поворачивая ухватом горшки в печке, но голос у нее подобрел:

– Веревку возьми – вязать вязанки, хворост выбирай покрупней и посуше, да…

Но дверь уже хлопнула. Мать обернулась: лохматая веревка по-прежнему лежала на лавке, а Саньки и след простыл.

Не разбирая дороги, мальчик, как заяц, бежал по зеленому ковру озимых. Потом по колючему жнитву, потом по черно-лиловым мерзлым глыбам вспаханной под пар земли. Санька спотыкался, падал и снова бежал, пока не выбрался на большак.

Он не мог объяснить матери, почему он должен был уйти из дома, но он должен был это сделать. Он хотел попрощаться с Ларой.