Александр Проханов - Пепел

Огонь показался среди черных ветвей, красный, шумный. Было видно, как он прогрызает в посадках дыры, дует в них сквозняком, просовывает свои лижущие языки. Суздальцев чувствовал, что эти языки достают до него, хватают за руки, жалят лицо.

Они работали, а их обдувало из леса огромной паяльной лампой. Им приходилось отступать и пятиться, чтобы не попасть под шипящее жало. Они продолжали работать, и их рабочая артель превратилась в боевой взвод. Суздальцев, пугаясь близкого огня, заслоняясь от жгучего ветра, знал, что не уйдет, останется в бою, не погрешит против военного братства.

Капралов на своем протезе, выставив негнущуюся ногу вперед, нагибался, скалился, вгонял топор в древесный ствол. Ратников, весь красный, с набухшими на лбу жилами, крепким ударом подсекал елку, отбрасывал ее колючий ком в сторону. Кондратьев хватко, точно целился в ствол у корня, сильным ударом срубал дерево и тут же бил топором в другое. Рядом с Суздальцевым копал Одиноков. Обычно вялый, бесстрастный, он работал теперь яростно, бурно, швыряя дерн в сторону пожара, словно хотел завалить землей близкое пламя. Полунин, длинноногий, гибкий в спине, поддевал на лопату вырванный ком земли, кидал его назад через плечо. Суздальцев видел их преображение в беде, их самозабвение, какое бывает в неравном сражении.

И в нем самом была эта одержимость, готовность скорее погибнуть, чем побежать прочь.

Им удалось создать пустое пространство, в нескольких местах рассечь перешеек, по которому огонь бежал к бору. Натыкаясь на земляную борозду, упираясь в вырубку, огонь останавливался. Начинал обтекать преграду, искал брешь в обороне. Он уже бушевал совсем рядом. Было видно, как чернеют в сплошном рыжем пламени голые, потерявшие ветки стволы. Как огонь переносится с одного дерева на другое. Елки стояли в огненных юбках, и огонь задирал их, обнажая тощий ствол. Было невозможно дышать. Тело жгло через ткань одежды. Казалось, на спине вздувается больной кипящий волдырь.

Суздальцев увидел, как у елки отломилась косматая горящая вершина, полетела в их сторону и вцепилась в Полунина, как яростный когтистый зверь. Полунин отбивался от красных когтей, сбивал с себя бешеного зверя. Упал, и на нем горела одежда. Все кинулись к нему, сбивали пламя, вырывали из куртки колючие дымящие ветки, оттаскивали его подальше от пламени. Суздальцев увидел, как по лугу бегут люди, вооруженные лопатами, подскакивают на кочках две пожарные машины. Подкатили и пожарные, с ходу разматывая асбестовый шланг, направили в огонь стеклянные, красные струи.

А они отбрели в сторону, на луг, сидели, осматривая свои прожженные одежды, и Ратников утешал Полунина:

– Купишь новую куртку. Я видел, хорошие в сельмаг привезли.

Суздальцев вернулся в Красавино, измученный, с закопченным лицом, в замызганной прожженной одежде. Мечтал добраться до дома, рухнуть в сенях под матерчатый полог. Проходя мимо Веркиного дома, услышал гармонь, нестройные песни. Сквозь открытые окна было видно застолье, поющие хмельные люди. Из калитки показалась Верка, раскрасневшаяся, томная, с белой открытой шеей и голыми сдобными руками. Вслед за ней вышел рослый парень в форме сержанта – красные лычки, значки, старательно начищенные. Его глаза были счастливо затуманены, он слабо держался на ногах, по губам скользила пьяная улыбка. Он обнял Верку, сильно, грубо прижал к себе. Полез ей рукой за ворот. Верка увидала Суздальцева, гневно, зло на него посмотрела и прильнула к мужу, по-кошачьи ластилась к нему, позволяя себя обнимать. Суздальцев в своей обгорелой одежде прошел мимо, слыша сзади воркующий женский смех.

Он не пошел домой, а спустился к реке, прохладной, темной, текущей среди старых ветел, с зеленым отражением высокого, поросшего лесом берега. Было безлюдно. Он скинул с себя потную, пахнущую дымом одежду. Подошел к воде и кинулся в прохладную глубину, чувствуя, как тысячи мягких холодных губ целуют его усталое тело. Вынырнул на середине и лег на спину. Река несла его, окружала зелеными отражениями, свешивала к нему блестящие листья ив, посылала синюю стрекозку, проносила стремительного дикого голубя. Он смывал с себя гарь и пот, смывал свою краткую беспутную любовь к чужой жене. Чувствовал счастливую пустоту в груди, куда лились тихие безымянные силы. Из высокого перистого облака. Из перелетавшей реку белой бабочки. Из плывущей мимо зеленой сломанной ветки.

Он перевернулся на грудь, поплыл к противоположному берегу. Из черной влажной земли, среди повисших трав голубел крохотный цветок незабудки, лазурный, с золотой сердцевиной. И такое совершенство было в этом тихом цветке, присутствовала в нем такая божественная красота, что Суздальцев испытал к нему нежность и благоговение, к этой малой голубой иконе с крохотным золотым лицом.