Александр Проханов - Пепел

Волна не являлась, пугающий и опасный звук не возникал, и это не радовало его, а тревожило. Говорило о каком-то сбое и несовпадении. Так в радиоприемнике при слабых поворотах настройки, среди бесчисленных голосов, обрывков музыки, тресков и шелестящих разрядов вдруг начинает звучать долгожданный голос, упоительная ария. Но пальцы сбивают настройку, звук пропадает, и его уже не поймать, он тонет навсегда среди чужеродных речей и мелодий, как бы тонко и бережно ты ни вращал регулятор.

Так и сейчас, прошлое, входившее в загадочный резонанс с настоящим, умолкло, утонуло бесследно в разноголосице чувств и мыслей. Он сидел в ночи, ожидая загадочного и мучительного вдохновения, но оно не приходило.

Он улегся спать, выключил свет. Ночью ему снились страшные зубастые зайцы, отвратительные плешивые мыши. Они набрасывались на Мальвину, сдирали с нее платье, но под платьем не было щуплого с худыми ключицами тела – лишь целлулоид, с сочленением целлулоидных рук и ног. И этот целлулоид был проломлен ударом топора.

В снегах, в сияющих полях, в пылающих синевой лесах все ярче разгоралось светило. Духи света летели на землю, и мир преображался под этими светоносными силами. Леса стояли синие, теплые, сбросив с хвойных лап наледи и снежные комья. В полях ослепительно блестели оплавленные солнцем пространства, похожие на зеркала. Суздальцев выходил в утренние поля и, восхищенный, смотрел, как мчатся в небесах потоки света, как бесчисленные лучи погружаются в снеговые хрусталики, превращаются в крохотные драгоценные радуги. В отпечатках лисьих лап мерцает лучистое зеркальце, и, кажется, лиса пробежала, не касаясь земли, роняя с лап капли дивного света. Он шел в своих лыжах по полю, закрыв глаза, неся в них красный жар своей молодой, пропитанной светом крови. Приоткрывал глаза, и в них появлялись косматые лучистые спектры, радужные кресты, разноцветные бабочки. Он шел через снежное поле, и перед ним летала, плескала крыльями огромная перламутровая бабочка.

Он снимал свитер, завязывал его рукавами на бедрах, обнажался по пояс. Мчался на своих красных, похожих на лодки лыжах, слыша, как звенит наст, отскакивают тонкие плоские льдинки. Солнце жгло спину, а грудь целовал прохладный ветер. Казалось, сейчас его подхватят силы света и он вместе с лыжами понесется в лазури навстречу близкому чуду.

Он мчался по полю, в огненной белизне, в жарких отпечатках солнца. Влетал в лес, словно погружался в душистую студеную синь, в чересполосицу синих теней и янтарных прогалов. Воздух казался густым, благоухающим, сладко жег ноздри.

Утром, когда он спускался с крыльца, снег у избы был твердым, льдистым, держал его вес, и он в валенках шел по нему, слыша тихое похрустывание наста. Но после полудня этот снег превращался в мокрое сверкающее месиво, валенки проваливались в сочную глубину, и на ладони лежала мокрая пригоршня алмазов, отекавших студеной водой. Он отламывал от крыши длинную волнистую сосульку, смотрел сквозь нее на солнце, захватывал в ледяную трубку волшебные сполохи.

Мир преображался стремительно, словно с него срывали покровы. Еще вечером далекое поле было малиновым от снегов, а утром среди блеска на нем открылись прогалы рыжей стерни, будто кто-то ночью провел по нему бороной. Опушки туманились и дымились, кусты наливались разноцветными соками, и казалось, среди снегов, из леса выкатились алые, золотые, зеленые, голубые шары, и хотелось помчаться к ним, тронуть воздушные разноцветные сферы.

В кладбищенской роще, в черных, как папахи, гнездах орали грачи и вороны. По обочинам, не страшась проезжавших тракторов и машин, расхаживали черные, с лиловым отливом птицы, долбили ноздреватый снег крепкими белыми клювами.

На опушке, среди мокро блестевшего снега, стояла береза. Огромная, с могучим черно-белым стволом, который ветвился, стремился ввысь белыми волнистыми ветвями, распускался в небе розовыми прозрачными фонтанами. И в этой белой и розовой вершине огненно светилась лазурь. Казалось, береза собирает из неба всю синеву, сгущает ее, делает невыносимо огненной, бездонной, отчего душа пугается, трепещет, не может оторваться от этой влекущей синевы. Стремится в нее, теряя свою земную природу.

Суздальцев смотрел в вершину березы, где круглилось огромное синее око. Испытывал счастье, испуг, чувствовал, как из этой лазури стремятся к нему могучие безгласные силы. Омывают его, несут ему чудесную весть, исполненное любви послание. И в этом послании таится объяснение его, Суздальцева, жизни, смысл появления его на земле, сроки, отпущенные ему в этой жизни, доля, начертанная на роду. Он стремился в эту лазурь. Знал, что среди березовых веток, помещенная в кроне, находится лазурная скважина, соединяющая его с другим невидимым миром, в котором обитает исполненное любви и могущества существо. Чувствовал его близость, любил его, поклонялся, просил взять его к себе в эту лазурь. Лишить его имени, внешности, оторвать от земли, пронести сквозь ветви березы, сквозь густую лазурь – и принять в божественный, из несравненной красоты и любви, мир. Встал на цыпочки, тянулся, умолял, терял вес, превращался в свет, в лазурь. Вновь опускался на землю, у черно-серебряного ствола, глядя в лазурное бездонное око.