Миклош Сабо - Команда Альфа

На очередных курсах меня обучали парашютному делу. По сути, это и было стержнем всей подготовки в группе войск специального назначения.

Тот, кто не овладеет мастерством парашютиста, пусть не надеется стать партизаном, — заявил нам генерал на первом же смотре.

Слова его подтвердились. К концу занятий из тысячи трехсот курсантов отсеялось свыше девятисот человек.

Поначалу нас ознакомили с костюмом парашютиста и устройством парашюта. Мы до тех пор осматривали, ощупывали детали, пока не запомнили назначение каждой из них.

— Не забывайте! Жизнь того, кто прыгает с высоты нескольких тысяч метров, зависит исключительно от парашюта!

Среди нас был еще один венгр, некий Ковач, заброшенный сюда судьбой откуда-то из окрестностей Папы. Собственно, случаи свел нас здесь уже как знакомых, я встречал его перед тем на судне «Генерал Хунд».

Как только у нас оказывалась свободная минутка, мы с Ковачем уединялись, чтобы снова и снова тормошить свои воспоминания о родине.

Послушай, Фери, ты в этой заварухе участвовал? — неожиданно спросил он меня в конце одного из

наших разговоров.

— В какой заварухе?

— Ну, в революции?

В И да и нет, — ответил я сначала неопределенно.

Но он показался мне раздраженным, взволнованным, и я поспешил ему рассказать все как было.

— Я должен был в Фертёде увидеть свою невесту, чтобы проститься с ней или взять ее с собой. Понимаешь, отец мой тогда только что вышел из тюрьмы и уже вместе с матерью дожидался меня в Вене. Я к ним и спешил. Как ты знаешь, в то время с поездами было трудно, я пробирался к Шопрону на «одиннадцатом номере», надеясь на случайную удачу. Такая удача подвернулась мне в виде крытого брезентом грузовика.

Догнав меня, машина затормозила. Тут я заметил, что кузов ее битком набит поющими юнцами в нарукавных повязках.

— Куда собрался, приятель? — окликнул меня один из них.

— Домой! В Шопрон!

— А откуда?

Сначала я хотел ответить вопросом: по какому такому праву вы вздумали меня расспрашивать, но вовремя осекся. Их много, да и времена не те, чтобы одинокий человек мог проявлять свой характер.

— Из Фертёда. Я агроном.

— Садись! Подвезем! — Говоривший протянул мне руку.

«Вот это здорово», — подумал я, ухватившись за протянутую руку и забираясь в кузов. Здесь были одни молодые лица.

— А вы кто такие? — заинтересовался я в свою очередь.

— Мы студенты! Национальная гвардия, не видишь! — Подсадивший меня приблизил нарукавную повязку к самому моему носу.

— Оружие везем и порох в Шопрон! Помогаем революции! — охотно сообщил он мне.

— Постой-ка! — встревожился другой студент. — Скажи, ты случайно не коммунист?!

— Пошел к черту! — отрезал я. — Мой отец только что вырвался из вацской тюрьмы.

Вокруг меня раздались приветственные возгласы.

— Давай к нам! Отомсти им! — обратился ко мне паренек с продолговатым лицом и высоким лбом. Сразу было видно — интеллигент.

Месть? Идея эта застряла у меня в голове, вызывая что-то вроде досады на мою пассивность. В самом деле, вот и возможность представляется! За отца! За непосильные тяготы, которые легли на плечи матери! За покалеченные годы моего детства!

Наверное, у меня на физиономии появилось выражение решимости, так как кто-то сунул мне в руки автомат.

— На! Держи! Оружие теперь в наших руках.

Сборище юнцов гудело, как потревоженный улей. Но я молчал.

«Надо бы, конечно, отомстить! — подстрекало меня что-то изнутри. — Только кому? Вот вопрос! Ведь те, кто ненароком могут попасть мне под горячую руку, не виноваты же в том, что произошло в нашей жизни».

— Сначала мне надо побывать дома! — наконец проговорил я, ожидая возражений. Но никто мне ничего не сказал. Очевидно, мое желание показалось всем естественным.

— Прощай, друг по оружию! — крикнули мне вслед, когда на площади Кёфараго, постучав в окошко к водителю, я соскочил с машины. — Захочешь, найдешь нас в здании совета! — И машина помчалась дальше.

Я направился к дому, но вдруг заметил, что оружие осталось у меня в руках. Как быть теперь?

— Ну и что же ты придумал? — В глазах у Ковача вспыхнул какой-то странный огонек. Наклонившись вперед, он напряженно ждал моего ответа.

«Вот тебе на, уж не болен ли мой собеседник?»

Я украдкой, чтобы он не заметил, поглядывал в его сторону.

«С каким болезненным интересом ворошит он прошлое, дела пятьдесят шестого», — подумал я. До сих пор, сам не знаю, как мне это удавалось, но я обходил разговоры о своем прошлом в роли «освободителя». Хвастать несодеянными подвигами, хоть они и были бы здесь оценены по достоинству, я не пожелал. Поэтому держался так, будто мне просто не удалось включиться в борьбу. Открываться я никому не собирался. Разве помогло бы моей карьере, если бы здесь узнали, что я был в стороне от событий?..