Лев Квин - ...Начинают и проигрывают

— Не такие уж они зряшные, — проронил я, записывая подробнейшим образом показания Изосимова.

Сам Степан Олеша и диспетчер Тиунов ничего нового не показали. Я лишь запротоколировал мои предварительные с ними беседы.

Олеша почему-то встал на дыбы, не захотел подписывать свои же показания.

— Я вам сказал, а писать не обязательно.

— Такой порядок.

— Не буду — и все!

Так и отказался. Я все написал сам, понес показать Фролу Моисеевичу — может, что не так оформил. Он сразу увидел, что подписи свидетеля нет.

— Отказался? То есть, как отказался?

— Его право, Фрол Моисеевич.

— А ну, давай его сюда!

Я позвал Олешу. Фрол Моисеевич, грозно хмурясь, нажал голосом:

— Нарушать! А ну — подпиши!

И Олеша, испуганно косясь на него, поспешно стал выводить свою витиеватую роспись.

— Вот так! — победоносно посмотрел на меня Фрол Моисеевич, когда мы остались одни. — С ними так!

Доказывать, что он допустил незаконный нажим, было бессмысленно. Формально Фрол Моисеевич Олеше не угрожал. Предложил подписать — тот и подписал. А тон… Тон в деле не остается. Но мне этот «стиль работы» не понравился, очень не понравился.

Итак, главные свидетели допрошены, протоколы готовы и подписаны. Теперь надо сесть и хорошенько продумать свои дальнейшие действия.

Я сел — и тут же встал: позвали к начальнику.

Майора Антонова в кабинете не было. Вместо него в кресле величественно восседал заместитель начальника отделения капитан Квашин.

Этого неопрятного, в засаленной гимнастерке толстячка, видимо, одолевал бес честолюбия. Стоило майору отлучиться ненадолго, как тотчас же Квашин перебирался из своего точно такого же кабинета на первом этаже в кабинет начальника и приступал к торопливому и бестолковому командованию всеми. Я удивлялся, как Антонов терпит такого никчемного зама, и не находил никакого другого объяснения, кроме одного: он сам хотел быть полновластным хозяином в отделении, ни с кем, даже с заместителем, не делить власть, и недалекий Квашин на этой должности его вполне устраивал.

— Звали, товарищ капитан?

— Да! — Он барственным жестом протянул бумагу. — Гляди, твоя?

У Квашина, в отличие от начальника отделения, была отвратительная привычка говорить «ты» всем, кто стоял на служебной лестнице ниже его, даже женщинам и работникам чуть ли не вдвое старшим по возрасту.

Я посмотрел: заключение из экспертизы. Ну-ка, ну-ка!

На первый вопрос — вызвана ли авария внезапным разрывом шланга — эксперт дал вполне определенный ответ. Да, причиной аварии явилось быстрое вытекание тормозной жидкости через место разрыва при сильном нажиме на педаль тормоза во время спуска машины под уклон.

Ответ на второй вопрос тоже был довольно определенным, хотя и не без словесного тумана: разрыв, скорее всего, вызван в результате предварительного разрушающего внешнего воздействия на наружный слой шланга возле левого заднего тормозного цилиндра, скорее всего, искусственным путем.

Здесь же содержалась и оценка предполагаемой давности «внешнего разрушающего воздействия». Эксперт считал, что повреждение свежее, нанесено не далее, как за двое суток до аварии.

Больше всего места занимал ответ на вопрос, каким орудием поврежден шланг. Эксперт подробно описывал характер повреждения и делал вывод, что оно нанесено «треугольным металлическим инструментом, на примыкающих друг к другу под углом в шестьдесят градусов сторонах которого насечены зубцы, числом от 13 до 26 насечек на один сантиметр длины инструмента».

В переводе на обычный язык это как раз и означало треугольный личной напильник. Тот самый, который таким таинственным образом «пропал» у Андрея Смагина.

Вот бы еще удалось найти это орудие преступления! Юрочка отправился на поиски, даже не заходя в отделение, где его с утра подкарауливал заряженный очередной нотацией Фрол Моисеевич, и до сих пор не подавал никаких вестей о себе.

Пока я читал заключение экспертизы, капитан Квашин смотрел на меня со снисходительной насмешечкой, покачивая головой, словно хотел сказать: эх, молодо, зелено! Потом неожиданно предложил:

— Послушай, а чего ты вообще возишься? Дело подследственно прокурору — им и передай.

— Еще не во всем разобрался, товарищ капитан.

— Тебе-то что? Пусть у них там голова болит. А то в прокуратуре следователи от безделья за ушами чешут, а мы тут за них старайся. Баба с возу — коню легче, верно?

Квашин, в восторге от своего остроумия, улыбался, показывая мокрую розовую десну, и я решил, что он шутит.