Михаил Булавин - Боевой 19-й

— Приеду в Воронеж — попу молебен прикажу служить.

— А ты был в Воронеже? — спросил молодой казак.

— Бы-ывал. Еще в германскую. Монастырь там. Митрофания мощи. Богатый город. Магазинов разных и за день не обойдешь.

— Ну-у!.. Не брешешь?

— Брешет кобель. Я, слава те богу, в энту войну все города наскрозь прошел. И вот где эта святость самая — мощи, там монастыри и церква. Звону за один огляд полон карман нахватаешь. Вези ребятишкам, вроде как гостинцы. Вот ежели башка на плечах останется, сам увидишь.

— Большевики да коммунисты, поди, раньше твоего обдумали насчет добра.

— Это ты правильно, Башкатов. Только большевики да коммунисты — это что в лоб, что по лбу. Вера у них одна. А вот что с добром они распорядились, это ты верно понял. Смышленый ты, дьявол. Но ты не сумлевайся, звону и тебе перепадет. — И он беззвучно засмеялся, закрыв глаза и сотрясая свои могучие плечи.

— Вот чертяка, — смеялись казаки.

Смеялся и Башкатов, отгоняя от себя фуражкой дым и посматривая в сторону от костра.

— А что это нам за сотника дали? — вдруг спросил он, меняя тему разговора.

— Это у которого морда набок хилится и платком подвязана?

— Во-во! Энтот самый, — торопливым и приглушенным говорком ответил Башкатов.

— Тот, что на одну ногу припадает? — продолжал здоровый казак с гайтаном.

— Ну, да тот же.

— Тот, что...

— Да ну тя к хрену, — отодвинулся Башкатов от костра, помахивая перед собой рукой, словно отгоняя дым.

— Ну, а тебе не все одно, Башкатов, что конь, что кобыла, — засмеялся все тот же казачина.

— Ежели б все одно, люди ходили бы через окно, а то двери ищут, — заметил кто-то.

— Это те, какие благородные, — не.унимался казак с гайтаном. — А в нашем деле двери не надобны. Мы зараз больше в окно. Так оно ловчей и ближе. Да-а, так вот, служивые, — подбирая под себя ноги и глядя на костер, продолжал он. — Сотник энтот, что с кривой скулой, видать злой, глазами всех стрижет, а слова говорит — ровно угольки из костра таскает...

— Э-э, станишник, угомонись! — предостерегающе оборвал кто-то из казаков.

Все они вздрогнули и обернулись. Около костра стоял Назаров и пальцами перебирал конец пояска. Башкатова словно водой смыло. Казак с гайтаном злобно глянул исподлобья туда, где секунду назад сидел Башкатов, и злобно подумал: «Вот, стерва, прямо под монастырь подвел». Он быстро застегнул гимнастерку и сделал энергичное движение, чтобы встать.

— Сиди! — махнул рукой Назаров.

Все застыли, не нарушая неловкого молчания.

— Ну что же, продолжайте, станишники, — стараясь сохранить хладнокровие, сказал Назаров.

— Мы, господин сотник, тут насчет города Воронежа все гутарим. Как и што там... — начал один из казаков.

— Я слышал, — перебил Назаров. — Фамилия твоя? — спросил он резко у провинившегося казака.

— Самохин, — казак встал.

— Зайдешь через полчаса ко мне, Самохин.

— Слушаюсь, господин сотник.

Когда ушел Назаров, казаки переглянулись и захохотали.

— Ох, как он тебя подвел!

— Он, сатана, энтот Башкатов, видел сотника. Он нарочно тебя распалял.

— Ух, мать честная!

— Ну и ну-у!

Молчал только Самохин. Через полчаса он с “мрачным видом оправил гимнастерку, надел фуражку и пошел к Назарову.

В это время появился Башкатов и, как ни в чем не бывало, спросил:

— А где Самохин?

— Ну и удружил ты ему. Зараз он пошел к сотнику, не миновать и тебе идти.

— А на кой хрен я ему сдался!

Сник костер. Спали казаки, зарывшись в сено, в солому.

Сколько времени пробыл Самохин у Назарова — неизвестно. Но утром, когда казаки проснулись, Самохин, разбросав ноги, спал богатырским сном.

.. .И снова трубач трубит поход. Казаки седлают коней, бряцают оружием. Слышны перекличка и властные голоса командиров. Расшевелился осиный рой.

Ординарец подводит Назарову коня.

Тихое осеннее утро. Светит солнце. День собирается быть теплым и ясным. Сборы чем-то напоминают Назарову начало похода. Он бодрится и смотрит на деревушку, на сады и видит, как медленно падают с деревьев желтые листья. Он переводит взгляд на небо.