Виктор Костевич - Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

Задолго до рассвета немцы начали обстрел и бомбежку нашего берега бухты. Отдельные снаряды разрывались поблизости, но основная масса ложилась на прибрежных позициях, где вовсю полыхало багровое зарево. Потом ответила наша артиллерия. Учитывая, как мало оставалось у наших снарядов, легко было догадаться, что это не контрбатарейная борьба, а огонь по очень важной цели и этой целью мог быть тот самый немецкий десант. Затем гром пушек сделался прерывистым, в промежутках стала пробиваться ружейно-пулеметная стрельба. Молдован перекрестился. Мы поспешно разобрали оружие. Лейтенант раздал последние оставшиеся обоймы. Я, завернув зачем-то на кухню, увидел календарь. По привычке оторвал листок. Двадцать девятое, понедельник.

Некоторое время спустя, уже на рассвете, немецкие орудия ударили на юго-востоке. Часа через полтора бой разгорелся и там – на Сапунской гряде, а возможно, и дальше к югу. Самое поганое заключалось в том, что звуки боя с южной стороны довольно быстро приближались, а это означало одно – немцы добились на Сапун-горе успеха. Неужели прорвали фронт?

По улице перебегали группы красноармейцев. В противоположную сторону, к вокзалу, изредка пробирались раненые. Пролетевший прямо над головами «мессер» расстрелял из пулемета скакавшую на юг артиллерийскую упряжку. Раненая лошадь билась в постромках, две другие были мертвы. Все артиллеристы погибли – мы бегали, смотрели, думали помочь. Молдован, зажмурившись, выстрелил лошади в ухо. Вернувшись, сел в углу и больше в разговорах не участвовал.

От пробегавшего с донесением краснофлотца – он остановился на минуту, чтобы напиться воды, – стало известно, что немцы, переправившись через бухту на катерах и резиновых лодках, сумели зацепиться в устьях балок и там уже несколько часов идет жестокий бой.

– Шо там, хлопцы, робится, чисто месиво, мать их так. Ну, я побег. Бывайте, братишки.

Шевченко сделался невероятно мрачен.

– И чего мы тут загораем, хотел бы я знать?

Младший лейтенант, сам мрачнее тучи, только пожал плечами. Меликян сосредоточенно возился с карабином. Неподалеку, на нависшем над нами холме, рвануло сразу несколько снарядов.

– Да, – сказал Старовольский задумчиво, – устроились мы тут неплохо. Курортники.

Мухин хмыкнул.

– Да ладно, товарищ лейтенант. У всякого свое дело. Дойдет и до нас. Вон, попрут их танки по шоссе, тут-то мы им жару и дадим. Из винтовок будет в самый раз.

Мишка уныло поглядел на выданный нам пулемет. Починить его мы не успели, патроны пропадали без пользы. Лейтенант, поймав его взгляд и немного подумав, распорядился:

– Короче, так. Молдован остается на посту, остальные со мною, во вчерашний штаб. Ждать до вечера смысла нет. Заодно завернем в ремонтную мастерскую.

– Бесполезно, – ответил Мишка, косясь на «безнадежную машинку».

– Знаю, но может, заменят на что-нибудь другое. Федору без нужды не высовываться, дожидаться нас. Если через два часа не появимся – мало ли что, под богом ходим, – присоединяйся к другому подразделению.

Того штаба, где вчера был Старовольский, на месте не оказалось, все были брошены в бой. В другом, штабе какого-то стрелкового батальона, с нами разговаривать не стали. «Дан приказ, выполняйте. Вас надо учить, товарищ младший лейтенант? Кру-угом!» Та же история повторилась минут через десять, когда мы попытались объяснить, кто мы, пробегавшему по улице майору. Правда, выразился он грубее и пригрозил вдогонку трибуналом. Злые как черти мы понеслись в дивизионные мастерские, чтобы там решить вопросы с пулеметом. Звуки боя в балках как молот били по ушам, казалось, что сейчас, сию минуту оттуда появятся немцы и разнесут тут всё к последней матери. Странно, но раньше, на Бельбеке, Мекензиевых и на Братском кладбище, подобных мыслей у меня не возникало, а ведь немцы были буквально перед носом. Эффект невидимой угрозы – или осадок от увиденной неразберихи?

Оружейные мастерские располагались в обширном дворе, с двух сторон обнесенном стеной из ракушечника, а двумя другими упиравшимся в гаражи и кирпичные постройки. Ворота были распахнуты, часовых мы не увидели. Двор был перепахан воронками, отдельные еще дымились. Колесами кверху лежал накрытый бомбой грузовик. Десятка три красноармейцев перетаскивали большие деревянные ящики и поднимали их в кузова стоявших у склада полуторок. Руководивший красноармейцами капитан, не дослушав нашего доклада, решительно нас обматерил, и мы, рассыпавшись по двору, сами кинулись искать техническое начальство. Мне повезло – из гаража, к которому я подбежал, выскочил пожилой, лет сорока, человек в невылинявшей гимнастерке и с парой кубарей воентехника второго ранга. Я кинулся ему вдогонку, крича: «Товарищ воентехник, товарищ воентехник!» Злополучный пулемет болтался у меня на плече (на левом, на правом была винтовка). Воентехник недовольно остановился, я на бегу едва в него не врезался.