Михаил Шушарин - Фотькина любовь

Когда стемнело, Сашка зашел в деревню, тихо скользнул к знакомой избе, постучал.

— Кто там?

— Я, Зина, открой.

— Да кто ты?

— Я, Сашка!

Зинка не голосила, не причитала. Видать, и правда все давно уже перегорело у нее внутри. Она будто онемела. Долго-долго держала маленькими сильными пальцами Сашкины ладони, уткнув в них лицо, простоволосая, худенькая. И только потом стон вырвался из ее груди.

— Ну, будет тебе, давай лучше чего-нибудь поужинать сгоноши.

— Ага. Сейчас, — она недолго похлопотала у печки, вздула самовар, поставила на стол бутылку.

— Ты ее убери, — сказал Сашка. — Пить не будем.

— Ага, — опять согласилась она.

Когда поужинали, Сашка спросил:

— Ребятишки-то где?

— Спят.

— Ну, так и ты давай стели постель. В сельсовет завтра сходим, запишемся.

Зинка заплакала.

— Они-то как, ребятишки-то?

— Если не они, я, может быть, к тебе и не пришел бы. У меня ведь все впереди… Но разве простит он мне, если я оставлю их сиротами?.. Не простит.

Зинка обхватила горячими руками его шею и затряслась в рыданиях:

— Шура, родной… что сказать? Нету у меня слов, нету!

Сашка осторожно отцепил ее от себя, подошел к лампе-семилинейке и дунул в стекло.

Вся семья Ивана Скоробогатова в Тальниках и в окрестных деревнях носила одно прозвище — Осотки: отец Никанор Иванович — Осоток, брат — тоже Осоток. А вот Ивана, самого младшего, называли Осотом. И пошло это потому, что по обличью и по характеру похож был Иван на своего деда, тоже Ивана, по прозвищу Осот. Ясно, что парень не очень помнил старика, но слыхал о нем много. Говорили, проворен был дед и пригож, но слыл в округе первым конокрадом и погиб в одной из ночных вылазок на чужие табуны.

Иван, как и дед, был красивым парнем и не трусом. А на гармошке играл так, что девки и бабы-разженки не отпускали его с вечерок, вздыхали тайком: «И кому же ты такой достанешься?»

Окончательно нарекли Ивана истинным Осотом по такому случаю. Была у него подружка, Кланя Игнатова, дочь председателя колхоза, дяди Демы. Росли они вместе, играли, как все дети, дружили. Но случилась однажды с Кланей беда. Послала ее мачеха в лавку за селедкой, отвалила на покупку целый червонец. Пришла девочка в магазин, а там продавцом бывший «урка» работал, по имени Василий Иванович. Ловко умел людей обсчитывать. Придет баба за конфетами, отдаст «урке» рублевку, а он ей и полкило не отвешает, да еще задолжит. «Потом, — скажет, — занесешь остатки». Кланя отдала мачехин червонец и притащила домой всего-навсего килограмм селедки. Ну, мачеха, конечное дело, в бой: «Ах ты, черемиска, ах ты, атаманка, куды остальные деньги девала?» Хлесть Кланю по лицу, хлесть еще раз! Кровь из носу ручейком потекла. Увидел все это Иван, понял: «урка» во всем виноват. Побежал домой, схватил ружье — и к магазину. «Урка» только-только заканчивал работу и вешал на двери винтовой замок.

— Не закрывай, — сказал ему Иван.

— Цыц, последыш! — ощерился «урка». — Что те надо?

— Деньги Клашкины отдай!

— Какие деньги?

— Я же сказал какие!

— Кыш отсюдова!

Тогда Иван поднял берданку и выстрелил в воздух. «Урка» упал на крылечко и начал было кричать, но Иван предупредил:

— Не ори, будешь орать — прикончу!

И вогнал в патронник новый патрон с жаканом. Пришлось «урке» переломиться.

— Сразу бы и объяснил, что за сдачей пришел, а то давай стрелять.

— Неси, — приказал Иван.

Вынес «урка» из магазина обманом взятые деньги, подал Ивану:

— Вот, восемь шестьдесят четыре — все в цельности.

После этого и заговорила деревня: «В самого Осота Ванька-то пошел! И перед чертом не схлыздит!»

Когда все мужики и парни ушли на войну, Иван еще в школе учился, в районном центре Мокроусове. А от Мокроусова до Тальников, где жили отец Ивана и бабушка Марья, тридцать верст с «гаком». «Гак» километров пять тоже будет. Хочешь пешком иди, хочешь с попутчиком добирайся. Автобусов в то время еще не было.

— У нас в семье служивых и так много: тебя, Ваня, дома оставят! — говаривала бабушка Марья. И плакала при таких разговорах: — Господи, была бы мамонька твоя родная жива, поглядела бы на тебя… И какой же ты у нас ладной да бойкой вышел, чистый дедушка Осот.

…Повестка пришла, когда уж школу закончил Иван. Косил тогда вместе с другими одногодками да увечными мужиками пшеницу. Хорошо тот день запомнил. В груди не стало хватать «кислорода», бросил литовку в сторону; лег на валок. Пшеница была не высокая, но чистая. Колосья полные, колотились друг о дружку, но не разбивались, и на землю зерна не падали, потому как еще в тридцать третьем году колхозный полевод Тихон Александрович завез в хозяйство какие-то семена новые. Тихона Александровича впоследствии посадили, а пшеница осталась.