Михаил Шушарин - Роза ветров

В Подмосковье хозяйничал май. Березовые рощи распарились под незакатным весенним солнышком, пили из глубин земли первые сладкие соки. С тихим звоном лопались на ивняке, боярышне и черемухе переполненные влагой почки. Воздух густо настоялся тополиной клейковиной и пересохшими травами. Изредка по ночам перламутровой россыпью покрывались сады, предвещая хорошую погоду.

Уходила на запад война. Просчитавшиеся завоеватели откатывались огромной серой армадой поближе к родным местам, оставляя на полях сражений сотни тысяч убитых, знамена и собранную со всей Европы технику.

Сержант Павел Крутояров, высокий черноволосый парень, выписался из госпиталя, когда на фронтах резко обозначился перелом. Советская Армия получила не только новое снаряжение и оборудование, но и новое пополнение солдат, прошедших отменную выучку в полковых школах, запасных полках и военных училищах.

Весной сорок третьего под Москвой формировались воздушно-десантные бригады. Командный состав — офицеры и сержанты, испытавшие начальный период войны, рядовые — курсанты военных училищ и других учебных подразделений.

Несколько эшелонов автоматчиков, пулеметчиков, саперов прибыло из Уральского военного округа.

Павел проходил отборочную комиссию, в состав которой были включены бригадный военврач — майор медицинской службы, два представителя командования воздушно-десантных войск и вновь назначенный командир первого гвардейского батальона, гвардии майор Родион Павлович Беркут, единственный из всей комиссии, кого сержант знал лично, с кем пришлось ему вместе отступать от западной границы, участвовать в тяжелых оборонительных боях.

Вместе с Беркутом были они в госпитале. Павел приходил к нему в палату, оставляя у входа костылек, и Беркут, приподымаясь с постели, жал ему руку.

— Как здоровье, сержант?

— На войну хватит. Нога почти зажила, а пулю из легких врачиха вынимать боится… Говорит, что люди с пулями до сотни лет живут.

Они подолгу вспоминали подробности того трагически закончившегося боя, в котором получили тяжелые ранения.

Маленький красноармейский отряд (остатки полка) окопался у обочины, на опушке соснового леса. Подразделения бокового охранения немцев наткнулись на отряд и, попав под огонь единственного в отряде «Максима», побежали… И вот тут-то по окопам ударили просочившиеся в тыл вражеские десантники. Снаряды и мины рвались почти рядом. Это был истинно кромешный ад.

В памяти остались двое истекавших кровью бойцов из батареи. Они лежали рядом в песчаном окопе, как в могиле. И еще Павел помнил, как осел под пулеметной очередью Беркут, как застонали и упали наземь раненые кони.

А потом в фашистских порядках громыхнул неимоверной силы взрыв. Партизаны спасли маленькую горстку бойцов, предводительствуемых Беркутом.

— Письма-то от родных получаешь? — уходил от воспоминаний Беркут.

— Пишет тетка, остальных дома никого нет.

— О чем?

И начинались обыденные, невоенные разговоры: какая наступит после войны жизнь, кто, где будет работать и что бы надо еще сделать, чтобы навести порядок… Лишь после того, как в палате появлялась сестра с градусниками, госпитальные будни и далекие-далекие бои опять делались близкими. Нет, война была еще реальностью, надо было готовиться к атакам, к штурму огневых точек, к форсированию рек, к дальним парашютным десантам. Предстояло отвоевывать все потерянное ценою большой крови.

И тогда Павел просил:

— Помогите, Родион Павлович, после госпиталя с вами в одну часть угадать.

— Ладно. Попробую. — Беркут укладывался в постель и подавал Павлу руку.

На комиссии вышла неурядица. Врач, разглядывая едва затянувшуюся рану на правом бедре Крутоярова, заявил:

— Не годен. Ходить еще не научился, а в десантники лезешь. С печки на полати тебе прыгать, а не с парашютом!

— Так мягкие ткани же!

— Ну и что?

— А вот смотрите! — Павел развел руки, крутнулся на одной ноге и пошел вприсядку.

— Хотите на руках пройдусь?