Артем Драбкин - Я дрался на Т-34. Обе книги одним томом

Закончили мы эту атаку… танк у меня забрали, потому что в башне была трещина, а в корпусе дырка. Получил новый танк. 1 сентября, я еще подумал, что ребята сейчас в школу пошли, выстраивают бригаду: «Лейтенант Шишкин за проявленное мужество и героизм в бою… награждается орденом Красной Звезды». Это для пацана тогда… я же помню по школе, когда орденоносец приходил – это было событием! А тут и мне орден дали! Ну, вообще! Конечно, детство еще было. Помню, когда из училища выпустили, портупею дали, наган. Бывало, в туалет идешь, вытаскиваешь его и начинаешь в руках крутить и так и эдак! Дети! Хотя все это в себе приходилось давить, да и прошло довольно быстро. В общем, этот бой был самым запоминающимся. Во-первых, потому что первый, а во-вторых, довольно драматичный.

Пошли дальше. Расскажу такой эпизод. Через некоторое время после того боя меня назначили комсоргом роты. Это не освобожденная должность, не дававшая никаких привилегий – просто комсомольское поручение. Наступаем, продвигаемся за немцами. Заходим в одну деревню – только трубы стоят, еще головешки дымятся. Выпрыгнул из танка, заглядываю в печку, а рядом ниша такая, где ухваты и кочережки лежали. Смотрю, а там две книги. Я их вытаскиваю кочергой – Ветхий и Новый Завет в кожаном переплете. Это же ценность какая! Я их к себе в танк. И на досуге почитывал. Ребята, естественно, знали. В этом отношении на фронте было полнейшее доверие и искренность. Теперь, когда надо сделать ребятам замечание, говорю: «В стихе седьмом Евангелия от Матфея сказано… Поделись с другом последним куском хлеба». И всякий раз я ссылался на Библию: приходят, просят закурить, или поссорятся – все равно ссылался на Библию. И как-то все приняли эту игру. Как что-то: «Ну-ка пойдем посмотрим, что там в Священном Писании сказано». Сидишь с таким важным видом и что-нибудь выдаешь. Вот такая была игра. И вот уже в Белоруссии зашли в какой-то хуторок, затерявшийся в болотах. Причем туда ни наши, ни немцы до этого не заходили. Домики там целые были. Расположились на ночь. Офицеры в одной избе, постелив себе соломы на земляном полу, легли спать, а солдаты и сержанты – в другой. Наша хозяйка-старушка – в чуланчике. Легли во всем, только сапоги сняли, чтобы ноги отдохнули. Вдруг посреди ночи меня дергают за ноги. Смотрю, а это наша хозяйка. Думаю: «Может быть, что-то подозрительное». Быстро надел сапоги, кобуру застегнул и за ней, она раз – и в чулан к себе. Захожу. На столе стоит коптилка из гильзы и на тарелке гора блинов. Она мне: «Кушай, сынок». Меня, после армейских-то харчей, уговаривать не надо – нажимаю. А блины были хорошие, с маслом! Потом думаю: «А что это она меня выбрала? Медалей у меня не больше чем у других, и по годам я ничем не выделялся…» Она сидит, прямо в рот смотрит. Знаешь, как эти, деревенские? А потом говорит: «Ты офицер, командир, а бога-то не забываешь!» Она слышала, когда мы общались, и я ссылался на Луку или еще кого. Видимо, посчитала, что я глубоко верующий человек, да к тому же с Библией.

Как-то нам объявляют, что приезжает с инспекцией начальник БТМВ фронта генерал-лейтенант Чернявский. И раньше приезжали с инспекциями: выстроят нас, в штабе о чем-то поговорят с высшими офицерами, потом выходят: «Благодарю за службу, за боевые заслуги!» – «Ура-ура!!» Уезжают, мы расходимся. А тут приехал этот генерал, сразу шинельку сбросил, а под ней комбинезон. Я был командиром первого танкового взвода. Мой танк, естественно, стоял первым. «Откройте». Мой экипаж свое дело знал. Я был спокоен, что у меня все нормально. Смотрю, через некоторое время появляются эти две книги, и он вылезает. Все ребята замерли. А ведь не надо забывать, что я был комсоргом! И вдруг в моем танке такая литература! Если на дурака попадешься, и из комсомола тебя, и за Можай загонят. Генерал подзывает нашего комиссара: «Поинтересуйтесь, почему в танке такие книги». Потом подошел ко второму танку, но уже туда не залезал. Просто днище посмотрел, обошел строй: «Благодарю за службу!» – «Ура-ура». Сел в машину и уехал. Стоим все по стойке «Смирно». Все ждут, что будет. Как потом мне признавались ребята, перетрусили больше они, чем я. Комиссар: «Старший лейтенант Шишкин!» Я выхожу, он, ни слова не говоря, отдает мне эти книги. «Разойдись!» Сам повернулся и ушел. Умница какой был!

Зимой стояли в обороне. Наш танк поставили в засаду прямо на переднем крае. Выкопали капонир, поставили машину, закидали ее соломой и ветками. Только ствол торчал поверх земли. Требовалось не обнаружить себя и ждать команды по рации. Мы там дней сорок просидели, завшивели все! А какие вши на фронте были! Это кошмар! Как только становится трудно, они как будто откуда-то зарождаются. Ладно… Не в этом суть. По ночам мы танк прогревали. Днем нельзя – заметят. Однажды механик недосмотрел, да и я тоже. От искр из выхлопной трубы загорелся брезент, от него занялись солома, ветки. Сверху стояли запасные бачки с горючим. Мы выскакиваем из земляночки, которую вырыли рядом с танком. Машина горит. В небоевой обстановке потерять танк – это страшная штука. Начал сбрасывать ветки, загорелась бочка с топливом, раздулась, из нее, как из пульверизатора, огненные брызги – вот-вот взорвется, и хана танку. В горячке, как схватился за эту бочку, чтобы скатить, обжег ухо и правую руку. В общем, кое-как потушили.