Борис Орлов - Судьба — солдатская

Под все разгорающуюся справа стрельбу батальон Похлебкина выполз на опушку. Дальше, за широким лугом, усыпанным, как серебряными монетами, озерками с кустарником у берегов, березовыми рощицами, местность переходила в таежную заболоченную низину. «Вот оно где, наше спасение!» — не обращая внимания на стрельбу справа, успел подумать Похлебкин и увидел, что полк вовсе и не собирается никуда уходить: впереди идущие батальоны и артиллерийско-минометные подразделения, перегораживая луговину и виляющую по ней дорогу, занимали оборону. Будто кипятком ошпарило Похлебкина. Ему сделалось жарко и душно. И подбежавшего пешего посыльного от командира полка он выслушал как в кошмаре… В чувство его привел снаряд, разорвавшийся поблизости.

Выполняя приказ командира полка, Похлебкин развернул батальон лицом к гитлеровцам. Загнул правый фланг так, чтобы немцы не смогли обойти позиции батальона. Стал отдавать дополнительные распоряжения ротным командирам. Отдавал, а сам поглядывал вперед, на виднеющуюся далеко деревню, перед которой застыли в поле вражеские танки, автомашины с пехотой… «Неужели он их задержать хочет? — думал майор Похлебкин о командире полка с укором. — Да разве их теперь задержишь?! На УРе вон, на реке Великой, и то…»

…Оказалось, полк преградил путь вражеским танкам и машинам с пехотой, которые рвались на север, к реке Луге, чтобы оттуда, переправившись, ударить на Ленинград с юго-запада.

События разворачивались стремительно. Еще совсем недавно Саша Момойкин, выйдя из дому и направляясь на вечеринку к Мане, слушал тишину мирно спавшей деревни. А вот уж и фронт слышался… Днем соседний колхоз прогнал через Залесье на восток стадо. Залесские колхозники целый вечер вели дебаты на экстренном собрании. К полуночи согласились, что надо угонять и им. К утру часть скота погнали. Проводив стадо, мужики и бабы взяли косы и разбрелись по окрестным лугам косить траву. Но какая это была косьба? Так, убивали время… Когда по Залесью разнеслось, что фронт ушел на восток и деревня вроде бы уже за германцем, люди совсем приуныли. Наскоро собрав пожитки, укатил куда-то председатель. А четверо мужиков во главе с единственным в деревне коммунистом пришли к Момойкину и вызвали его на крыльцо.

— Обращение Сталина к народу слышал? — спросил его коммунист. — Вот… Решили организоваться в отряд и того… в леса.

Саша с минуту мялся. Выставил изуродованную руку. Сказал: куда он такой годен?

— Ты же на охоте, бывало, вон как пулял из ружья в дичь! — проговорил один из мужиков, а другой добавил:

— Отца ждешь? — и оборвал свой голос плевком.

Вскоре Саша вернулся в комнату. Хмурый, встревоженный.

— О чем они? — спросила мать требовательно.

— А так, — отмахнулся Саша и поглядел на угрюмо сидевшую и слышавшую разговор Валю. — Делать им нечего, — проговорил он и стал, будто оправдывался, объяснять Вале — она сидела на кровати после перевязки: — Не поймут: идет война… тех-ни-ки-и! Самолеты, танки, пушки… Тоже мне отряд! С дробовиками…

Валя молчала. Вспомнились ей рассказы отца о гражданской войне на Псковщине. «Не туда ты гнешь, — думала она о Саше. — Говорит в тебе не то, чему нас учили и что становилось для нас святым, чистым, идущим от сердца… А в тебе?..» Валя отвернулась от Саши. Долго и напряженно смотрела она в пазы между бревнами. Саша ждал, что она заговорит. Не дождавшись, сказал:

— Может, думаешь, что я трус? Я день и ночь думаю, как мне поступить. — Он помолчал, пододвинул стул к кровати, сел, долго тер ладонь изуродованной руки, наконец заговорил снова: — Я должен все продумать… Я присмотрюсь, оценю все и потом уже твердо решу, что мне делать. Предателем я не стану, но и сломя голову не полезу на рожон: жизнь дается раз… В борьбе азарт — дело ненужное.

Валя бросила:

— Вот именно, получается у тебя совсем нехитро: присмотреться, оценить, где выгоднее, а потом уж и решиться, как… — и холодно: — Приспособиться.

— Валя! — возмутился Саша. — Что ты говоришь?!

— А что? То и говорю. — Она повернула к нему лицо, пронзила жесткими, сухими глазами. — Что тут говорить? Из Пскова, где, может, ты сейчас всего нужнее, удрал. Здесь выжидаешь. Что еще?.. Счастье, что тебя в партию не успели принять. Но жаль, что и комсомольский билет имеешь. А надо бы… выпереть. — И совсем тихо, чтобы не слышала его мать: — Вот моя к тебе любовь.

Саша никак не мог придумать, что ответить. Его губы плотно сжались, и, почти не разжимая их, он выдавил наконец: