Борис Орлов - Судьба — солдатская

— Ты, пожалуй, прав.

— Вот что, Ефим Григорьевич, — обратился Холмогоров к Варфоломееву, — приданную противотанковую батарею сорокапяток давай перенесем к северу от шоссе, — и показал рукой куда. — Там она пусть и основные и запасные позиции имеет. Оттуда ей легче будет поддержать и второй взвод, и твой правый фланг — Растопчина, а третий взвод и так продержится.

За третьим взводом оборону держала третья рота батальона. Ее левый фланг упирался в чернеющий плотной стеной лес. Впереди, откуда ждали врага, до самого горизонта лежали равниной распаханные черные земли. Одним краем они упирались в шоссе, а другим — в лес. Вероятность того, что гитлеровцы станут наступать по лесу и пахоте, согласились все, мала.

О том, как укрепить позиции второго взвода, Холмогоров, Буров и Варфоломеев рассуждали минут двадцать. Потом, поглядывая на валун, огромный, глубоко вросший в землю, лейтенант сказал:

— Тут ни до чего не договориться, товарищ старший лейтенант. Сил у нас мало. Для обороны дали вон какой участок! Тут по уставу и для трех рот земли лишку. На отвагу да на смекалку вся надежда.

Холмогоров, не успокоившись, направился с Буровым во второй взвод. Обогнув полуразвалившийся сарайчик возле крайнего дома, вышли на шоссе. Постояли. Холмогоров поглядел на уходящее вдаль полотно дороги. Прямое как стрела, оно чуть прогибалось посредине. «Какой черт понесет здесь гитлеровцев? — подумал, еще больше утвердившись в своих мыслях, Холмогоров. — Немец не дурак». И сердце у Холмогорова екнуло. «Просчет допустил я глупый. Страшно глупый», — ругал он себя, перейдя уже шоссе и выходя через позиции отделения сержанта Курочкина на позиции отделения Растопчина, за которым занимал оборону второй взвод. Холмогоров рассматривал раскинувшуюся перед глазами местность, прикидывал, что и как получится, если немцы действительно направят главный удар на второй взвод. Далеко, за дотом, заметил на коне комбата.

— Похлебкин к нам жалует, — сказал он Бурову, как-то вдруг сникнув.

Майор ехал в сопровождении коновода, придирчиво оглядывал траншеи, бойцов. Холмогоров и Буров поспешили навстречу. По лицу подъезжающего комбата Холмогоров понял, что Похлебкин не в духе, но на доклад о выявленном просчете и организации обороны все же решился. Когда комбат спешился, бросив повод коноводу, Холмогоров стал излагать свои соображения. Комбат слушал внимательно, все больше чернея обветренным, загорелым лицом.

— Вы что думаете, мы сюда в пешки играть пришли? — сказал он, когда Холмогоров смолк. — Вы же понимаете: батальон занял оборону, все средства огня и весь личный состав учтены в совершенно определенной, с вами же выработанной системе взаимодействия. Если теперь вы займетесь передвижками, потом другой, третий, что же получится?.. Успокойтесь. Не разрешаю отходить от принятой схемы обороны. — И, оглядев Холмогорова, наставительно проговорил: — Вы бы лучше посмотрели, на кого у вас походят бойцы и сержанты. Обросли все. Приказываю немедленно подстричь всех. Косы скоро можно заплетать будет.

Похлебкин легко сел в седло. Поехал дальше, в третью роту. Холмогоров, ошеломленный, смотрел ему вслед. Буров саркастически улыбался.

— Дела-а, — сказал наконец командир роты.

— Ладно, — с нотками утешения в голосе заговорил Буров. — Ты иди во второй взвод. Кумекай. Внутри подразделения, может, что и предусмотришь, а я займусь… прическами. Раз они уж так нужны сейчас, надо делать. Похлебкин этого не оставит.

Они разошлись. Буров направился обратно, в первый взвод, чтобы оттуда идти в третий, а Холмогоров пошел дальше. «Черта с два я успокоюсь! — думал он, мысленно не соглашаясь с комбатом. — Когда бой начнется, тогда поздно будет думать. Тогда делать надо, воевать». И в его возбужденном мозгу снова закипела работа. Вопрос, как усилить правый фланг оборонительного участка роты, не имея никаких резервов, принял форму какой-то очень сложной шарады, разгадать которую надо было непременно, потому что от этого зависела жизнь и его самого, и людей, которые ему вверены, а главное — прочность обороны. Так думал он, маленький, похудевший за последние дни и от этого ставший казаться старше, Холмогоров.

В отделение Курочкина машинку для стрижки волос принесли после обеда, когда подошла очередь. Подстригал всех сам Курочкин, который любил это дело. Зная об этом, Закобуня как-то еще в мирное время сострил, что после демобилизации в запас «наша Курочка всех петушков острижет и первым парнем на деревне станет». Курочкин не рассердился — считал профессию парикмахера не хуже других.