Борис Орлов - Судьба — солдатская

— Колхозные коровы. Бродячее стадо.

Все поднялись. Вышли к поляне, заросшей пыреем, желтым и жестким у корней, но зеленым и мягким сверху — будто была весна. В траве лежали, пережевывая жвачку, коровы.

Дозорные уже беседовали с высоким стариком. Когда к ним подошел Батя, старший боец объяснил:

— Гнали на восток, да не успели. Вот и крутятся здесь.

Батя протянул старику руку, а сам поглядывал на шалаш, возле которого стояли две женщины средних лет.

— Пораньше бы надо отправиться, — сильно окая, степенно говорил старик, посматривая то на коров, то на скучившийся отряд. — А начальство надежду проявило: дескать, дальше фашистов не пустят. Потом хватились, погнали, да поздно уж стало… и караван-то не скороходный больно… Теперь ума не приложу, что поделать. Послал сына в деревню. Пусть посоветуется с колхозниками… Подумаем, может… коров-то жалко — холмогорки. А вот-вот зима. Что тут делать с ними?

Робко поглядывая на партизан, подошли женщины.

— Исхудали вы как! Лица нет… — вымолвила одна.

Батя лукаво оглядел сгрудившихся бойцов и, подмигнув в сторону стада, проговорил:

— Пожалуй, правда, исхудали, а? Может, нам поправиться чуток здесь? Путь впереди не короткий. Как думаете, силы нужны будут? — И посмотрел старику в глаза: — Да и вам одна обуза теперь эти коровы. А гитлеровцам отдавать это добро — преступление.

Старик теребил бороду. Посуровел.

— Жалко, конешно, — выдавил он с трудом из себя. — Да уж лучше погубить, чем в руки германца. Это верно. Мы так и порешили.

Он отобрал для отряда коров. Женщины по просьбе Бати принесли большой кусок каменной соли. Поблагодарив их, Батя повел отряд дальше — не хотел останавливаться у стада. Отобранный скот гнали за отрядом. В полукилометре от стада наткнулись на удобное для привала место и остановились. Заколов скотину, стали варить мясо. Запах его дурманил, опьянял.

Этот ранний ужин получился на славу. Омрачала его лишь Настя: она ходила от бойца к бойцу и требовала:

— Помногу не есть. Вы с голодухи. Может быть и заворот кишок, а это… смерть.

Обойдя всех, Настя села возле Семена и Петра. Она откусывала мясо от куска по малости и, смакуя, жевала его. Перед тем как Петр хотел подняться и идти подменить постовых, сказала:

— Сейчас бы еще хлебца из печи, горяченького!

Семен, тоже уже поевший, засмеялся.

— У вас, барышня, аппетит не по обстановке, — проговорил он и съязвил: — Может, вам сень [23] Сень — жареные на сковородке волнухи с конопляным семенем (местн.) . подать?

Перед сном Чеботарев отозвал Батю в сторонку, к небольшой выямине с водою. Объяснил, что переходить шоссе и железную дорогу Ленинград — Луга без предварительной тщательной разведки места нельзя.

— Я сам завтра с утра пойду, — сказал он с такими нотками в голосе, что возражать против его решения было бы бесполезно.

Договорившись обо всем, они пошли спать. Уже темнело. На небе показывались звезды. Становилось холодно. Бойцы спали на общей под елями лежанке. Батя и Петр нашли место сбоку. Батя вздохнул:

— Выйдем, думаешь, до снега?

Сказал тихо, и так же тихо Петр ответил:

— Кто его знает, как все пойдет.

Они легли. Когда укрывались, к ним пришла и, растолкав их, легла между ними Настя. Послышался насмешливый голос Семена:

— Побудем еще так — отвыкнешь, что баба. Обличье мужика примешь.

— Не приму, — обиженно и в то же время стыдливо проговорила в темноту Настя. — Что же мне, подыхать, если я одна среди вас, мужичья?!

Утром, позавтракав, в отряде начали варить, круто посолив, на дорогу мясо.

Петр собирался с двумя бойцами идти к шоссе и железной дороге. Батя, посмотрев на него, негромко сказал:

— Поосторожнее там. — И добавил: — Старайся побыстрее. Вот-вот снега жди. Зима нас поторапливает. Поэтому я вчера и не дал «попастись» после обеда отряду на бруснике… Ночью должны дороги перейти.

Отдав Петру компас, он поковылял к мясоварам.

К шоссе Чеботарев с бойцами подошел уже часа через два.

За опушкой леса — перед шоссе и железной дорогой за ним — они остановились. По дороге пронеслись в сторону Ленинграда грузовые машины, прополз обоз — запряженные в фургоны битюги упорно тянули возы, груженные чем-то тяжелым и нужным германскому фронту… Услышали где-то далеко, за спинами, ружейно-пулеметную стрельбу. Петр прикинул: стреляли намного южнее стоянки отряда. «Из немецкого оружия лупят, — мелькнуло у него. — Полигон, может, устроен».

Это было на сотом километре по шоссе, за Сорочином.