Вадим Шарапов - Доля ангелов

- Я не хозяин, - покачал головой Торир. Он, видимо, заколебался на миг, но в это время из ворот вышла Гудред. Она поклонилась гостю - едва заметно, как и подобает хозяйке, но не пренебрежительно, а как равному.

- Хозяйка здесь я, а это Торир, наш старый работник, - сказала она ровно, - а муж мой, Эйольв по прозвищу Хромой, много дней был на тинге, но, я думаю, не стал бы он держать гостя за воротами. Входи, Бран Мак Кумхайл, отдохни и оставайся, сколько нужно.

Кивнув головой и уважительно поблагодарив, ирландец не заставил себя ожидать. Он вошел в ворота, едва коснувшись Торира плечом - но в касании этом почуял старый работник каменную твердость мышц и непоколебимую уверенность, исходившую от гостя. Тогда, покачав головой скорее одобрительно, чем с осуждением, Торир затворил ворота на крепкий дубовый засов и вслед за хозяйкой и гостем вошел в дом.

Трое внуков Гудред, которые все это время носились по дому как полоумные, изображая не то поход викингов на Миклагард, не то битву Сигурда Фафнирсбани со змеем, при виде гостя побросали деревянные мечи и во все глаза уставились на незнакомого бородача. Подмигнув им, Бран подхватил один из игрушечных мечей, несколько раз взмахнул им, изображая смертельные разящие удары, и скорчил страшную рожу.

- Вот так пал Фафнир от меча Сигурда! - провозгласил он заунывно, и Гудред не смогла сдержать улыбку, глядя на ошарашенных внуков. Только четвертый из них, самый маленьких, Скарпхёддин, не заметил ирландца сразу, продолжая бегать, и, разогнавшись, налетел на него, выскочив из-за угла. Отлетел, упал и приготовился зареветь, раскрыв рот во всю ширь.

Гудред не успела и шевельнуться, как Бран Мак Кумхайл подхватил мальчонку на руки и улыбнулся ему ласково, неожиданно для порубанного в боях воина.

- Не плачь! - сказал он ему. Потом лукаво прищурился и произнес:

Торир, разматывавший у очага обмотки, пораженно вскинул голову. Гость-то, оказывается, «хлебнул меду Мимира»! Видно, дар Одина не обошел ирландца стороной: ведь тот, кто слагает висы, всегда любимец сурового Груза Виселицы.

Маленький Скарпхёддин совсем забыл о том, что хотел заплакать, и, открыв рот, глядел на воина, нянькавшего его на руках. А когда Мак Кумхайл разрешил ему потрогать свой громадный меч и холодную кольчугу - восторгу мальца не было пределов! Тем временем и другие внуки, осмелев, окружили совсем не страшного бородача и начали дергать его со всех сторон, пока, наконец, Гудред, рассвирепев, не рявкнула на них:

- А ну, брысь отсюда! Ишь, совсем замучили человека! Не видите, что ли, что гость только с дороги, он замерз и промок насквозь!

- Это ничего, хозяйка, - еще раз, но теперь совсем скупо, улыбнулся Бран Мак Кумхайл, и поставил Скарпхёддина обратно на деревянный пол. - Ребенок есть ребенок. Вот подрастет он, тут ему и придет пора узнать, что почем. Наиграется тогда и мечом, и копьем, а пока...

- Да ведь только дай им волю, они тут же и сядут тебе на шею! - не сдавалась Гудред, но возражала уже совсем не так напористо, как цыкала на внуков.

Тем временем Торир, давно уже приученный к таким вещам, отвел гостя умыться с дороги и принес ему сухую и чистую одежду - самого хозяина, Эйольва Хромого, так уж было заведено в этом доме. Рубаха, шитая давно потускневшей серебряной тесьмой из Гардарики, просторные штаны и короткие, мягкие и теплые домашние сапоги. Вроде бы и казался Мак Кумхайл худым и жилистым, а когда, растеревшись полотенцем после после ковшей чистой нагретой воды, натянул на себя просторную хозяйскую рубаху, оказалось, что она, будучи впору широкоплечему и кряжистому Эйольву, ирландцу разве что не мала. Мышцы на руках Брана, закаленные до каменной крепости, распирали рукава так, что Торир начал всерьез опасаться - не треснули бы они по шву.

Наконец, гостя усадили на деревянную скамью у самого очага, и Гудред попросила подождать немного, пока не будет готова похлебка и прочая еда.

Немного времени спустя хозяйка тоже присела чуть поодаль, но то и дело вновь отходила к очагу - помешать длинной деревянной ложкой в кипящем котле, цыкнуть на ребятню, за ухо оттащить от огня заигравшегося внука. Но всем было ясно, что от гостя ожидают хоть какого-то рассказа о себе. Известно ведь, ежели сам человек не захочет поведать о том, кто он и откуда, неволить его не будут, но нет-нет, да и кинут косой взгляд. Путнику, который явился с открытой душой, таить нечего.