Вадим Шарапов - Доля ангелов

Тилак с сомнением посмотрел на часы. Ракита решительно выставил широченную ладонь-лопату.

- Не-не-не! И не думай! Полина Францевна, ну скажи ты им, пусть уважение окажут... Кстати, у меня для тебя, военный, такой рецепт чая есть - королева закачается!

Вечер навалился на Железнодорожный микрорайон мягко и незаметно. Жара спала, в темном небе еще только загорались первые звезды.

Мы сидели за деревянным струганым столом во дворе, где жил Ракита, и пили чай. Точнее, чай пили бабушка Поля и сам смотрящий, а я пил воду из миски. Никогда не любил молоко. Кто вообще придумал, что коты должны непременно любить молоко? Чистая холодная вода - то, что нужно.

Гости уехали час назад, взбудоражив и переполошив весь двор. Но под суровым взглядом Ракиты, переполох быстро сошел на нет. Были - и сплыли, эка невидаль, Железка и не такое помнит.

- Ну, а теперь скажи-ка мне, друг ситный, что за рецепт ты ему такой всучил-то? - бабушка Поля с притворной строгостью посмотрела на огромного сутулого мужика и помешала ложечкой в стакане с чаем.

- Да что за рецепт, - пробурчал Ракита, - что за рецепт... Вечно ты, Францевна, спросишь не вовремя...

- Ты зубы-то мне не заговаривай, Николай Степаныч. Тилаку вон, уже заговорил начисто. «От такого чая королева враз помолодеет лет на сорок! Да я отвечаю, да век воли не видать!» Что это было-то?

- Чифир это был, - неохотно сознался смотрящий.

- Чего-о?

- Ну, не совсем обычный чифир! - махнул рукой Ракита. - Меня этому чифирю один китаец научил, на пересылке в Ванино. Два дня объяснял, что и как заваривать и кипятить, пока я понял. С тех пор уж лет тридцать прошло, а я ни с кем не делился. Жадничал, чего скрывать... Хотя чифир-то - да-а.... мертвого на ноги подымет.

- Королеве! Чифир! Ох, уморил, - расхохоталась бабушка Поля.

- А что, королева не человек, что ли?

- Да человек, конечно. Ох, Николай Степаныч, ну ты даешь...

Подул ветер. Это был правильный, нужный вечерний ветер, который приносит спокойную прохладу и крепкий сон. Я спрыгнул со стола и отправился по своим делам. Завтра снова открывать магазин. Кто же, кроме меня, проверит, все ли в порядке?

Больше некому.

В столярке было тесно и накурено так, что хоть топор вешай - не сорвется.

- Ну что? - мрачно спросил Илья Петрович Девятков, и выразительным взглядом белесых, выцветших от старости глаз обвел собравшихся. - Как решать-то будем с этим...?

Не договорив, он дернул кадыкастой шеей, и подбородком, покрытым седой щетиной, ткнул в угол, где стоял большой деревянный ящик.

Разговоры мало-помалу смолкли, и все посмотрели на Петровича. В столярке их было человек шесть - кто в ватнике, кто в сером халате, усыпанном опилками и стружкой, кто и вовсе в домашней клетчатой рубахе с дыркой на рукаве.

- Кхм... - кто-то из них кашлянул, но в полной тишине это прозвучало, как выстрел «Авроры». Петрович вынул тяжелые, расплющенные работой кисти рук из карманов ватника, сцепил узловатые пальцы и, выразительно хрустнув костяшками, спросил:

- Вань, ты где там?

- Выходи, Ванька, - сокрушенно сказал Степка Златозуб, - выходи, чего там прятаться... все свои, сам знаешь, на миру и смерть красна.

Помолчали снова, и только тогда из темного угла столярки донеслось сопение и неуверенный голос:

- Илья Петрович, я ж не нарочно.

- Выходи, выходи, - внешне беззлобно повторил Девятков и принялся мерить столярку от оконца к двери - три широких шага, бухая тяжелой кирзой, туда, потом три - обратно.

Ванька, он же Иван Клевцов, самый молодой из столяров, сокрушенно вышел на свет, смахивая приставшую к куцей бороденке паутину.

- Что ж ты, Ваня... - сдержанно заговорил Девятков, остановившись посредине столярки и разминая жухлую «беломорину». - Что ж ты, разъетить твою в кочедык, Ваня... Умелец ты наш народный.

Мимоходом Петрович двумя пальцами выдрал из толстенной доски огромный ржавый гвоздь и со скрипом принялся сгибать его и разгибать. С гвоздя сыпались чешуйки ржавчины, и Степке Златозубу стало страшно. Ванька судорожно сглотнул, задрожал губами, оглянулся по сторонам. Столяры сосредоточенно разглядывали - кто потолок, кто пятна на беленых стенах.

- Что ж ты... - повторил Петрович и скрутил гвоздь в бабочку. - Рассказывай, Ванька. Только как на духу, а то порешу, ты меня знаешь. Распатроню как бог черепаху, потом думать стану.

Кто-то постучал в дверь. Стук был вкрадчивый, совсем не громкий, но Илья Петрович вздрогнул и переменился в лице. Казалось, что стучат не человеческой рукой, а чем-то липким и мягким. Дымный воздух в столярке загустел, по углам совсем стемнело, точно свет от лампочки в страхе отползал ближе к людям. Златозуб отвернул рукав халата и глянул на потертые часы «Победа».