Вадим Шарапов - Доля ангелов

Женщина плакала все тише, потом несколько раз прерывисто вздохнула и замолчала.

- Извините, пожалуйста, - сказала она еле слышно. - Сорвалась.

- Вот, держите, - моя хозяйка подала ей чашку чая. Английский фарфор, сервиз на шесть персон. Да... дела...

- Я просто... дочка попросила ей именно этот сорт... она очень любит, один раз всего пробовала... А сейчас заболела, - женщина взяла протянутую чашку, ее рука дрожала мелко, и чашка побрякивала об блюдце. - А врачи говорят...

- Я знаю, что врачи говорят, - мягко и решительно перебила ее бабушка Поля.

- Говорят, никакой надежды... - прошептала женщина. Я видел, что она снова готова расплакаться.

- А ну-ка, - хозяйка магазина одним движением извлекла откуда-то небольшую табуретку. - Садитесь. Садитесь, я сказала! Надежды, говорят, нет... Все бы им говорить только...

Женщина послушно села и отхлебнула из чашки.

- У вас очень вкусный чай, - сказала она. - Вы извините...

- Хватит уже извиняться, - оборвала ее хозяйка. - Не мешайте, я кое-что вспоминаю.

Она прошлась за прилавком, бормоча себе под нос: «Ну куда же я его задевала-то? Ох, глаза мои, глаза, памяти никакой не стало...» - потом вдруг всплеснула руками.

- Вот старая кошелка! - и повернулась ко мне. - Родион, друг мой, позвольте вас побеспокоить. Вы как раз на нем лежите.

На нем? Я-то думал, это подо мной прилавок такой, только покрытый красным шелком. Всегда тут лежу, ни разу ничего странного не замечал. А что...

Бабушка Поля улыбнулась мне, и я немедленно встал с належанного места. Разумеется, с чувством собственного достоинства, всем своим видом демонстрируя, что мне, коту, просто надоело тут лежать, и я решил перейти чуть левее. Хозяйка взмахнула канцелярским ножом, вжикнула по шелку, и тот с тихим шипением разошелся, обнажая темную, почти черную плиту.

«Чай?» -вот тут я удивился по-настоящему. Дело в том, что плита ничем не пахла. Вообще ничем. Никакого, даже чуть уловимого чайного духа не различал мой чувствительный нос. Плита как плита.

Тем временем в руке у бабушки Поли оказался небольшой молоток. Нет, я точно чего-то не знаю о нашем магазине. Молоток-то откуда взялся? Бережно, даже ласково она постучала молотком по краю плиты и подхватила отколовшийся кусочек. Небольшой, примерно с ноготь большого пальца руки. Руки Ракиты, например. Очень большой ноготь очень большого пальца.

Еще один взмах канцелярского ножа, и вот уже кусочек завязан в красный шелк.

- Дома надо заварить целиком. В чашке, - сказала хозяйка женщине. - И дадите дочке. Только пусть выпьет все сразу. У него такой... сильно смолистый привкус, но это нормально. Может горчить. Чем сильнее горчит - тем сильнее действует. Но обязательно выпить все. До капли.

Она говорила отрывисто, непривычно резко, и я притих на прилавке. Женщина ошеломленно посмотрела на нее и взяла протянутый красный мешочек.

- А.... что... - начала было она, но бабушка Поля прервала ее:

- Идите быстро. Некогда уже, совсем некогда! Идите прямо домой и заварите плитку.

Колокольчик звякнул, а я уставился на хозяйку. Она тоже посмотрела на меня, вздохнула и сказала тихо:

- Вот и пригодился. Мужу он от его деда достался. А тому - от прадеда, еще в русско-японскую. Откуда взяли - никто не знает. Я сначала думала, по молодости - ну плитняк и плитняк... Так еще в царские времена кяхтинский чай прессовали, только там плитка по пять кило, а здесь все двадцать будет. А оказалось, чай не простой. Вот только муж мой выпить его не успел, все откладывал до последнего, а потом у него сердце-то и прихватило, когда на встречу однополчан летал в Москву... А я - успела.

Она помолчала и взяла с полки телефон.

- Надо Николаю Степановичу позвонить. Чтоб присмотрел.

Ракита появился через день, вечером, и был он тих и задумчив. Тщательно притворил за собой дверь и для верности повернул на ней табличку, сменив «Открыто» на «Перерыв».

- Вот оно как, - сказал он, уже после того, как допил предложенную чашку настоящего «Эрла Грея». - Удивили вы меня, Полина Францевна.

- Не сердитесь, Николай Степанович, - кротко отозвалась бабушка Поля.

- Да было бы за что... Девочку-то ейную я ведь знаю. Вот с таких лет, - для убедительности Ракита показал своей ладонью-лопатой примерно на пол-метра от пола. - Хорошая девочка, Ольгой зовут. Ей бы жить, да жить, по весне семнадцать исполнилось, в институт поступила. А тут такое... Догорела вся, как свечка, почти до фитилька, я уж думал - до новогодья не дотянет. С матерью живут, без отца, но хорошо живут, чисто.