Вадим Шарапов - Доля ангелов

Он машинально достал из кармана пачку сигарет, но тут же неловко сунул обратно, поморщился с досадой.

- Вот ведь, уже почти бросил курево-то, вашему чайку спасибо. А тут заволновался - и потянуло... Короче, чего я вокруг да около-то? Сегодня днем Ольга сама во двор вышла. Пластом полгода лежала - и на тебе! Вся бледная, аж просвечивает, но ведь улыбается, и идет на своих ногах, только чуть за мать держится. Увидела меня, поздоровалась, а у меня челюсть отвисла, сказать ничего не могу. Я ведь не верил, даже после вашего звонка, Полина Францевна... Ишь ведь как оно...

Ракита успокоился и вдруг взглянул на бабушку Полю острым и жестким взглядом.

- Спасибо за доверие. Я же понимаю, сам я урка, насквозь меченый и клейменый, так что обычные люди шарахаются, а....

- Брось ерунду молоть, Николай Степаныч, - перебила его хозяйка, впервые обратившись к Раките на «ты», и рассмеялась. Помедлив пару секунд, рассмеялся и он.

- Что-то одурел я на старости лет, буровлю всякое. Мать-то никому не скажет, она готова тебе... - он запнулся, потом продолжил, - тебе, Францевна, ноги мыть и ту воду пить хоть целыми днями. Но я с ней политбеседу провел, чтобы никому ни-ни... Людишки нынче всякие, большей частью завистливые. А я уж свое отзавидовал. Пусть эта штука у тебя в магазинчике лежит, на самом виду. Никто и не догадается, я ведь тоже внимания не обращал - ну, прилавок и прилавок, еще и Родион сверху.

Оба посмотрели на меня, а я потянулся и грозно выпустил когти, всем видом показав, что бдительно стою на страже «штуки».

- Понимает, - заметил Ракита.

- Конечно, - серьезно отозвалась хозяйка.

И все-таки кто-то об этом узнал. Точнее, не кто-то, а один-единственный человек, но какой...! Ракита потом клялся и божился, что не сказал никому, и я ему верил. Как, впрочем, верила ему и бабушка Поля. Скорее всего, сама Ольга рассказала своим подружкам что-то такое, и слух пошел гулять сам по себе, хотя Ольга знать не знала, чем ее напоили, а ее мать молчала, как партизан. На все вопросы любопытных старушек, ахающих и охающих над «выздоровевшей девонькой», мать коротко отвечала, что дала ей обычный травяной отвар, а почему он так подействовал - неизвестно никому. Старушки судили, рядили и сошлись на одном: «Надо в церковь идти и свечку поставить за исцеление». Ну, свечку, так свечку. Нам, котам, до этого дела нет, у нас свои боги, у людей свои.

Был июль, и вся Железка погрузилась в жаркое, сонное марево, когда горячий воздух дрожит над асфальтом, и холодной остается только одна вещь - вода в питьевых колонках на перекрестках узеньких улочек. Детям раздолье, котам уют, а взрослые вяло сидят в тени и пьют пиво, отдуваясь и вытирая мокрые лица платками. Хотя в последнее время у нас больше пили чай. Да... так уж вышло.

На улице у магазина не было ни души, и я как раз закончил вылизывать левую заднюю лапу и принялся за правую. Зачем мы это делаем, вы все равно не поверите, даже если я вам расскажу, поэтому и говорить не стоит. Вылизывал, и все тут.

Мотор у этого «роллс-ройса» шелестел так мягко, что даже я не сразу услышал. Он вывернул из-за угла - большой, черный и сияющий на солнце - и подкатил прямо к дверям магазина. Тяжелая дверь, мягко чавкнув, открылась, и на горячий асфальт вышел Дипрасанд Тилак. Ну, это я уже потом узнал, что он Тилак и что Дипрасанд, а пока что просто увидел смуглого офицера небольшого роста, в военной форме, не похожей на нашу. На голове офицера была шляпа песочного цвета, лихо сдвинутая набекрень. Но выглядело это, почему-то, не смешно, а очень грозно. А еще грознее смотрелся длинный кривой нож на ремне.

Офицер огляделся и увидел меня. Посмотрел прямо в глаза и коротко, уважительно поклонился. Я поднялся на все четыре лапы и мяукнул в ответ, потом пошел к двери и стал громко в нее царапаться. Вообще-то, я мог бы зайти без труда - зря, что ли, для меня там сделана спецдверца? Но почему-то я чувствовал, что сейчас не тот случай.

Бабушка Поля открыла мне дверь, хотела было укоризненно спросить что-то, но тут увидела офицера - и охнула растерянно. Тот снова поклонился и щелкнул каблуками форменных ботинок.

Из «роллс-ройса» позади смуглого выбрались еще двое. Одним был молодой паренек в костюме с галстуком и кожаной папкой под мышкой. А вторым - Ракита собственной персоной. Смотрящий был в своем обычном виде - в стареньких джинсах и клетчатой байковой рубахе с закатанными рукавами. Руки у него были по локоть испачканы машинным маслом.

- Прямо из-под «девятки» выдернули, - пробасил он, подойдя ближе. - Я им талдычу: дайте хоть переодеться, горит, что ли? А они ни в какую - этот кланяется, как заведенный, а Саня, - смотрящий ткнул пальцем в паренька, - переводит: мол, извините, простите, мы все неудобства компенсируем, нам сказали, что именно к вам нужно обратиться по этому вопросу, срочно, прямо срочнее некуда! Ну, я вижу, дело серьезное - ладно, говорю, погнали, раз так. Тем более, что я на этого копченого посмотрел, и сам понял, мужик серьезный, таких зря посылать не станут...