Вадим Шарапов - Доля ангелов

- Ах ты, гнида! - орал Белецкий. - Н-на! Н-на! И еще получи, пидорюга! Развел тут садомазо! Людей поубивал! Гондон штопаный! Кровищу любишь?! Любишь, когда больно?! Сейчас я тебе хайло перекрою! Как бог черепаху!

Столб судорожно трясся, выбрасывая брызги крови и скрежеща шипами, а Ян Милей, застыв у стены, смотрел, как из-за столба одна за другой выходят хари - страшнее некуда: кто с содранной наполовину кожей, кто весь утыканный крючьями. Похоже, что это были коллеги «дикобраза», который в это время скрипел и булькал под кулаками Беляша. И похоже, что шли они сюда вовсе не с добрыми намерениями. Но сейчас это казалось неважным, потому что вся квартира ходила ходуном, как в сильный шторм. Серега методично рушил болтавшимся в его ручищах «дикобразом» мебель и стены, не забывая и про столб.

- Хва...тит... - вдруг пробулькал лысый разбитым ртом. Белецкий швырнул его на пол и ботинком от всей души приложился к смятому в лепешку лицу с редкими гнутыми иглами.

- Хватит?! Не хватит! Это я - Боль, осознал?!? Лечу без наркоза!

- Ты... боль... - заворочался в штукатурке лысый.

Ян, который уже опомнился, соображал быстро. Он ткнул пистолетом в направлении ближайшей кошмарной хари и заорал на пределе голосовых связок:

- Лежать! Лежать! Руки за голову, ноги раздвинуть шире! Лежать, а то будет то же самое!

Он замер, не дыша, но хари уже заворочались, задергались послушно и принялись укладываться на липкий пол, подвывая и руками обхватывая затылки, или что там у них вместо затылков имелось. Столб съежился и начал втягиваться обратно в зев коробки. Голубой свет разом померк, и затихла пакостная заунывная музыка, все это время звучавшая в ушах Яна.

- Беляш! Хватит! Хорош уже! - понимая, что опер сейчас ничего вокруг не слышит, Ян несколько раз выстрелил в потолок, обрушив еще кусок штукатурки на спину коллеге. Тот, будто потревоженный медведь, принялся оглядываться вокруг, временно оставив несчастного потустороннего изверга в покое.

- Я это! - замахал руками Ян. - Завязывай уже, наши победили. Ну и видок у тебя. Как будто сквозь «егозу» полз...

Еще несколько минут ему пришлось оттаскивать Белецкого, увидевшего, во что превратились его любимые джинсы, от полумертвого «дикобраза». Рискуя налететь на кулак, Милей мельтешил вокруг Сереги и нудно зудел о необходимости заточить злодеев в узилище и снять показания. Наконец, тот сдался и слегка уменьшился в размерах.

- Ф-фух! - сказал Белецкий, утирая со лба трудовой пот. - А это кто? По ориентировкам что-то не помню таких, - наконец-то заметил он неподвижно лежащие хари, прикрывающие головы сразу всеми конечностями.

- Подельники, - авторитетно заявил Ян. - Все пойдут паровозом вместе с этим...

Он достал из кармана связку одноразовых пластиковых стяжек и принялся деловито вязать харям руки. На «дикобраза», поосторожничав, он нацепил сразу три пары стяжек, хотя тот, ворочая вокруг остекленевшим от ужаса взглядом, и не думал оказывать сопротивления.

- Стоп, - спохватился он, - а где эта, ну, головоломка? С которой все и началось?

Белецкий как-то смущенно закряхтел и закашлял. Ян сурово посмотрел на него.

- Чего ты там хрюкаешь, фокусник-рационализатор, едрить твою? Говорил же сто раз - не суй лапы свои куда попало! Вот к жене - суй на здоровье, и к жратве - суй. И даже к пистолету - суй, а куда попало не надо! Где коробка?

- Я, короче, это... Наступил на нее, кажись... - совсем помрачнел Серега. Он поднял ногу и посмотрел на нечеловеческих размеров подошву ботинка, к которой пристало несколько резных щепок.

- Дай дураку член стеклянный, - в отчаянии стукнул себя кулаком по бедру старший опер, - он и член разобьет и руки порежет... Беляш! Ну что мы с тобой сейчас в качестве главного вещдока оформим? А? Тоже мне, Доктор Боль нашелся!

- Да тут этих вещдоков хоть ложкой ешь, - посмотрел вокруг Серега.

- Ладно, разберемся, - плюнул на пол Ян, прислушался к чему-то и расплылся в довольной улыбке.

- Чего веселого?

- Слыхал? Трубка заработала. Я думал - все, с концами.

В провинции Шаньси как-то давно жили двое - муж и жена. Жили, как говорится, «точно цитра с лютней», и за всю жизнь соседи ни разу не слышали от них ни одной перебранки.

Только последние годы старик Чань все чаще жаловался, что Великая Милостивица не дает им детей. Жена его на это ничего не отвечала, и хоть супруг ни в чем ее-то и не винил, вечерами со слезами сидела за пряжей. «Греющую ложе» Чань, однако же, брать не соглашался, хоть и сватали ему многих.