Вадим Шарапов - Доля ангелов

Когда начинался шум и треск, деревенские поплотнее замыкали двери, в проушины совали крепкие засовы и затворяли ставни на железные болты.

Потом выходили и добивали ухватами уцелевших и жалостливо стонавших зомби, подползавших близко к хлевам и овинам. Известно ведь, что примета плохая: ежели зомби заполз в овин - урожая на следующий год не жди. Любая живность от мертвяков бежала, сломя голову. Да и вообще, примет таких издавна хватало.

- Если на Татьянин день в лесу осиновую кору объел зомби - морозы будут лютовать.

- Если зомби весной выкапываются из-под земли раньше ледохода - жди дождливое лето.

- Зомби по одиночке скитаются по дорогам, молока просят - к бескормице.

- Коль увидит девка на Ивана Купала зомби у реки - в этот год жениха не найдет.

- Если по зиме развелось много зомби-шатунов - стало быть, весна задержится.

- Много в лесу зомби - жди беды, волков разведется видимо-невидимо.

В общем, ни одной хорошей приметы насчет мертвяков сроду не было. Разве что дождливое лето... так и тут не угадаешь, как бы сенокос не погноить. Так что, когда Платон Федорович недельки через две появлялся на опушке - весь заиндевелый, огромный в своем непрокусываемом армяке из пяти воловьих кож, почти растратив запас метательных ножей - в деревне начинался праздник. Еще бы, ведь все понимали - теперь до весны ни один упокойник больше не покажется и за десять верст. Мужики подпоясывались кушаками, брали с собой веревки и уходили в лес, на большую поляну, куда Платон Федорович всегда заманивал неприкаянных зомби. Из леса они приходили, сгибаясь под тяжестью вязанок с костями. Звонкие, старые, сухие кости горели куда лучше дров и копоти почти не давали. Утаптывали снег, зажигали костры, рядом ставили длинные столы - вот что удивительно, как только шатучие зомби в лесу переводились, погода сразу становилась ясной и теплой. Мелкая противная пурга утихала, открывая ясное небо. Поэтому праздновать Новый год можно было и на улице, не опасаясь поморозить носы. «Зомби вон - год на излом!» - радовались и стар, и мал.

Ярко горели в кострах мосолыги, радовались дети, подбрасывая в огонь мелкие костяшки.

- Завсегда бы так! - степенно говорили мужики, опрокидывая чарку за здоровье «благодетеля Платон Федорыча». - Тишина и спокойствие.

- Да чего там, - отмахивался Савин. А на следующий день с утра было солнечно и хорошо, особенно если на опушке стучал клювом дятел.

Живность возвращалась обратно. Значит, порядок.

В Лососьей Долине жила одна женщина. Ее звали Торхильд. Она была дочерью Скёгульда Рыжего, сына Торфинна Кривого, сына Гуннара из Вика. О них в этой саге больше ничего сказано не будет. Муж Торхильд, Грам Белый, однажды ушел в Гардарику с кораблем Храфна Лысого и не вернулся. У нее родилась дочь, которую Торхильд стала воспитывать сама. Дочь она назвала Гудрун и очень ее любила.

Теперь надо рассказать, что на Гримбьорновом ручье жил человек по имени Торкель. Он был берсерк и носил прозвище Волк. Рассказывают, что у Торкеля Волка был брат по имени Хельги, которого Торкель убил за то, что тот отказался отдать ему плащ, полученный в подарок от конунга Эрика по прозвищу Кровавая Секира. Когда Торкель убил своего брата, на альтинге его объявили вне закона, и он вынужден был бежать, а перед этим поклялся, что отомстит родичам, которые его не защитили.

Торкель долго скрывался в хейди в глубине Исландии. Когда он был голоден, он выходил и силой отнимал скот у хуторян. За это многие хотели его убить, но он никого не боялся. Брандт сын Торарина из Лаксдаля сказал, что убьет Торкеля. Когда эти слова дошли до Волка, тот, говорят, усмехнулся и произнес:

Той же зимой они встретились на тропе у Широкого ручья. Увидев Торкеля, Бранд соскочил с лошади и замахнулся на него секирой. Но Волк уклонился, и секира ударила в камень так, что у нее сломалось лезвие. Этот камень и сейчас лежит у ручья и его называют «Удар Брандта», потому что на нем виден след секиры. Тут же Торкель ударил Брандта мечом по шее и отрубил ему голову. Когда Брандт умер, очень многие стали злы на Торкеля Волка, потому что Брандт никому не делал зла и многим помог.

Теперь мы вернемся к Торхильд. Когда Гудрун исполнилось двенадцать зим, мать начала давать ей работу по хозяйству, и девочка справлялась хорошо. Многие уже говорили, что со временм из нее получится настоящая хозяйка. Видно было, что Торхильд приятны эти речи, но она молчала, потому что была женщиной с виду суровой и неразговорчивой. У Торхильд была бабка. Ее звали Сигтрюгг и она была прорицательницей. Она жила в доме на холме у залива Рыбного Мыса, и многие ходили к ней, если надо было узнать будущее. Она никому не отказывала и со всех брала самую малость, хотя много было таких, кто готов был платить щедро. У нее была прислужница по имени Торгерд, которая жила там как свободная.