Эдуард Дворкин: Государство и светомузыка, или Идущие на убыль

Плеханов шел впереди, раздвигая руками нависающие над головой кусты чайных роз и прогнувшиеся под тяжестью вызревающего урожая ветви кофейного дерева. Тропинка перешла в лестницу с пологими, сточенными ступенями. Мужчины спустились к морю, разулись и, загребая пальцами горячий песок, двинулись вдоль пляжа.

— Итак?.. — поторопил один Великий другого.

— Итак, — патетично подхватил другой, — худшее, что называется, позади. Вы справились с недугом и, надеюсь, еще не единожды порадуете нас своими удивительными звуками…

Великий Композитор взглянул на море. Море смеялось. Александра Николаевича окатила сильнейшая волна раздражения. Перегородив дорогу спутнику, он дернул его за рукав и принудил остановиться.

— Какого черта! Это не Швейцария!.. Что же?.. Греция? Португалия? Франция?

— Италия. — Памятуя о недавнем поражении в буфете цюрихской оперы, Плеханов предпочел более не увиливать от прямых вопросов. — Сан-Ремо.

— Какого черта?! — повторился Великий Композитор.

Великий Мыслитель мягко высвободился. Они пошли по самой кромке, и набегавшая вода приятно щекотала им пятки.

— У вас было эмоциональное перенапряжение. — Георгий Валентинович тщательно подбирал слова. — Вы не помнили себя… необходимо было переменить обстановку… предоставить вам уход… здесь, в санатории отличные специалисты… процедуры, шестиразовое питание… вечерами танцы, легкий флирт, ни к чему не обязывающие клятвы под луною… уста, сливающиеся воедино… тела, изнемогающие от любовных судорог…

Рисуя чудесные перспективы, заботливый друг, как мог, старался увести незадачливого пациента со скользкой и опасной тропы воспоминаний — ассоциации, однако же, отбросили Скрябина к ужасающей картине.

— Я вспомнил! Вспомнил!.. — Александр Николаевич побелел лицом. — Вышивальщица из поезда! Маделен Гот! Вышивальщик!.. Конгресс Интернационала… потом у меня дома… царь Соломон… и этот огромный… мужской… там… неожиданно… без предупреждения!.. — Великого Композитор била крупная дрожь.

Георгий Валентинович с перекосившимся от сострадания лицом схватил руку Скрябина.

— Немедленно забудьте! Заклинаю вас! Ошибиться может каждый! Множество истинных женщин жаждет вашей любви! Санатория переполнена ими! Все многократно осмотрены гинекологами… гарантия стопроцентная…

Какие-то девушки, смуглые и востроглазые, увитые с головы до ног побегами дикого винограда, в тоненьких красных юбчонках, звеня браслетами и белозубо смеясь, окружили их и защебетали на языке великого Данта.

— Чего они хотят? — В полнейшем смятении Скрябин попятился к Плеханову.

— Они предлагают свои поцелуи, — обрадовавшись неожиданной разрядке, объяснил Георгий Валентинович. — Недорого. По лире за дюжину. Пожалуй, я возьму несколько… за вас заплатить?

Он швырнул несколько монет и тут же слился в продолжительном орале с самой полненькой из претенденток.

Две или три проказницы, вытянув шеи, прицелились в Александра Николаевича напомаженными мясистыми лепестками, обнаженные до подмышек ручки готовы были захлестнуться у него за спиною — может быть, еще неделю назад Великий Композитор не спустил бы подобного ни единой девчушке, но сейчас…

Ему представилось…

Сорванная, скомканная юбчонка яркой птицею улетает в далекие края…

Белья, разумеется, никакого…

Очаровательный выпуклый лобок, аккуратно подстриженный и завитый на раскаленных щипцах… этакое маленькое чудо и самое совершенство… магический треугольник с проведенной Создателем сладчайшей биссектрисой…

И вдруг…

Все рушится…

Прекрасное женское — не более, чем фикция и искусные декорации…

Круша и корежа непрочную бутафорию, наружу с грохотом выпрастывается истинная сущность порочного организма…

Огромный… мужской… глумливый… разящий наповал…

Коварная ловушка… смертельная западня… губительное болото, прикинувшееся цветущим лугом…

Он оттолкнул кого-то и, высоко подкидывая колени, побежал по бесконечной пляжной полосе. Георгий Валентинович не без труда нагнал его и пристроился рядом трусцою.

Великий Мыслитель более не разубеждал и не успокаивал. Резко переменив тему, он заговорил о том большом и главном, что должно было забить неприятные частности и вернуть пострадавшего на магистральную жизненную стезю.

Творчество. Могучий процесс исторического музыкального развития. Его импульсивный пульс. Усилия новаторской мысли, стремящейся разрушить привычные рамки мажора и минора. Интенсивность и психологическая значимость смены гармоний. Колыхание в больших амплитудах свежайших из них, пребывающих в медлительных переборах и тут же оживающих в быстрых фигурациях. Возникновение на фоне вытаптываемых аккордов энергичного сопровождения смелой, гордой темы разгона и взлета…