Наль Подольский - Повелитель теней - Повести, рассказы

Он бросается в темноту кувырком.

Мягкий толчок.

Тишина.

— Господин гонец! От имени господина покойника выражаю вам неудовольствие. Непростительный промах в начале игры: невнимательность, расхлябанность, риск. Хуже того, ведь лисица могла схватить и меня! Благородный marmota major в лапах вульгарнейшей vulpes-vulpes! Ужас, господин гонец! Ужас!

— Где мы, господин хранитель? Почему такое гулкое эхо?

— Идеальные своды, господин гонец, — сурок заметно смягчился, — совершеннейшие в мире своды! Мы находимся в грудной клетке господина покойника.

— Как темно, господин хранитель! Нельзя ли какой-нибудь свет?

— Свет? Вы смешите меня, господин гонец! Хе-хе-хе! Свет! Во-первых, он не нужен, во-вторых, вреден и, в-третьих, не существует. Я позволю себе процитировать один старый трактат. Извините, я выйду в библиотеку…

Пауза. Где-то внизу возня и шуршание. Тихо. Опять возня.

— Вот, господин гонец, слушайте… Сколь ошибочно мнение, будто свет — вещество, источаемое солнцем, огнем и нагретым металлом, будто свет существует сам по себе и способен заполнить пространство подобно воде или ветру. Посвященные знают: свет — всего лишь отсутствие тьмы. Темнота, а не свет дает форму предметам. Темнота состоит из тончайших нитей, и, когда она устает поддерживать порядок мира, ее нити сворачиваются в клубки, и невежды тогда говорят, что стало светло… Извините, господин гонец, здесь так написано… В это время начинается разрушение формы вещей. Оттого мы при свете всегда наблюдаем тление и распад, всякое же восстановление и зачатие совершается в темноте… Какая глубина, господин гонец, вы чувствуете?.. Древность!.. Ах, господин гонец, садитесь, простите мою рассеянность… смелее, не бойтесь… вы сидите на третьем ребре господина покойника… выступ — это костная мозоль… увы… плохо сросшийся перелом… господин покойник вел подвижную жизнь. Я закончил уже полное описание первых пяти ребер господина покойника. Ах, простите, я все болтаю… я не вправе вас долго задерживать. Вот ваш груз, господин гонец.

Что-то круглое и довольно мягкое… на ощупь шершавое… клубок шерстяных ниток…

— Господин гонец! От имени господина покойника я вам желаю успеха.

— Спасибо, господин хранитель костей господина покойника!

Прощай, прощай же, сурок, хранитель старых костей!

— Успеха, успеха, успеха! — стрекочет сурок вслед.

Хватит, хватит сурочьей тьмы! Фарфоровая луна в небе, фарфоровая земля под ногами, и звенящая лес-трава.

Кем был раньше — не знаю, чем-то мучался, чего-то хотел — не помню. Звенят осколки травинок, летит луна впереди над степью.

Крепким помощником будешь мне, проворным, отважным будешь! Посажу твоих дедов за сытый стол, до отвала накормлю твоих внуков!

Скрючатся лапы — скрючились, хищные, когтистые, быстрые. Вырастет горб — вырос, серый, твердый, врагов отпугивающий!

Позади, за спиною, — звон. Многолапый звон, многоногий. Быстрей, все быстрей бежит — а тяжелый звон приближается.

Страшно чувствовать себя дичью, жутко чуять за спиной погоню. Задыхается, нет сил крикнуть — а они все догоняют; нет сил больше ломать травинки — а они все настигают. Разливается душной волной страх над белой степью.

Вспомнить, что-то важное вспомнить…

Крылья, серые крылья… Распахнитесь же, крылья, — распахнулись, шершавые, перепончатые.

Взмывают крылья над степью, и ложится тень птеродактиля на фарфоровые морды волков, и они прижимают уши.

Широки и упруги крылья. Хорошо скользить серой тенью над белым фарфором земли, бежит впереди луна, освещает путь в черном небе, и поет в перепонках ветер.

Зачем я, могучий и сильный, на долгое лежание лег? Опоясаю средний мир прочной нитью с узлами крепкими! Туман — напевы мои, снег и дождь — вопли мои, мгла густая — песни мои!

Мерно машут серые крылья, когти держат черный клубок. Вертится клубок, шевелится, теплым, горячим становится, раскаляется понемногу.

От луны же тянутся волосы, фарфоровые белые нити. Дай мне, дай твою черную нить, я вплету ее в мои косы. Будет мне торжество, звездам ужас!

Раскалилась черная ноша, не стерпела когтистая лапа. На, луна, получай добычу!

Ты каталась бы, луна, по небу, летела бы над белою степью, не играла бы с черною нитью!

Побежали по луне черные трещинки, скользит она вниз, к земле, разбивается с хрупким звоном, взлетают осколки в небо, и каждый звенит: я луна. Гаснет белый фарфор, на востоке и западе тьма, на юге и севере тьма.

Хорошо бы упасть — некуда.