Наль Подольский - Повелитель теней - Повести, рассказы

— Эти данные мы и так получаем.

Лицо японца расплывается в счастливой улыбке:

— Что касается остального, весьма возможно, но тембр голоса — уникальное достижение лаборатории Дзабацу.

— Тембр голоса нам не важен, — бросает клювоносый небрежно.

— Хорошо, — кивает японец, — но сейчас мы можем и больше. Реконструкция по губчатым тканям спектра эмоций покойника, это вам интересно? — Японец самодовольно хихикает. — Вы будете получать, хи-хи, полный слепок души покойника… разумеется, на магнитной ленте.

Все в восторге:

— Блестяще! Это большое открытие! Это новый подход к истории! Браво, Дзабацу!

Наливают шампанское, следует тост за успехи науки.

Однорукий старик даже пытается аплодировать — ладошкой и пустым рукавом.

— Это то, что нам нужно, — важно говорит клювоносый, — мы согласны подписать договор.

Далее идет торг, какие костяки едут в Токио, а какие остаются в России, — ведь своих антропологов совсем уж обижать тоже нельзя. Костяк из раскопа племянницы идет вне конкуренции, его господин Дзабацу увезет завтра с собой.

Старуха сидит в углу, молчит, глядит исподлобья и все время себе в шампанское подливает зелье из фляжки. Подавиться бы вам… подавиться…

Поднимается: пора уезжать. На прощанье ковыляет к японцу:

— Ну что, много наторговал мертвых? — Хрипло смеется. — Почем платишь, басурманин, за душу?

Клювоносый — переводчику, тихо:

— Это можно не переводить.

Тот переводит. Японец вежливо шипит, широко и радостно улыбается.

— Господин Дзабацу заметил: чем знаменитее археолог, тем больше он имеет чудачеств. Господин Дзабацу уверен, что мадам — великий ученый.

— Врет, наверное, сволочь. — Старуха садится в машину, тычет в спину шоферу клюкой: мол, поехали восвояси.

Все расходятся, у всех есть дела. И у господина покойника тоже: ему нужно собираться в дорогу. Да, господин хранитель, господин покойник опять ведет подвижную жизнь.

Извлекаются из могилы кости, стряхивают с них пыль кистью, протирают влажною тряпочкой. Рот заклеивают липким пластырем — чтобы не выпали по пути зубы, глазницы и переносицу тоже — не сломались бы тонкие кости, длинные кости — отдельно, в продолговатый пакет, позвонки, ребра и таз — в большой квадратный пакет, кисти рук, кости стоп — в специальные маленькие мешочки.

Вот дорожный костюм господина покойника: груда пакетов, перевязанных аккуратно бечевкой, как в универмаге в отделе подарков. Их складывают в посылочный ящик.

Горе, горе мне! Плохо кости упали в игре, легли на несчастливую сторону. Слышу с запада страшные звуки — полосатое облако мчится, вижу — бродячей дырявой тучей плач и горе ползут с востока, с севера облачная громада с тяжким грохотом подступает, и пылает облако с юга, огне-желтое, словно охра, злобно каркает по-вороньи. Пора за дело, помощники, лицом к врагу повернитесь, распалитесь на него яростью яростной!

Тяжелый вечер, недобрый. Это чувствуют все, угрюмо расползлись по палаткам. Душно, словно перед грозой, а небо — без облачка, сухое, сероватое, пыльное. На горизонте зарницы.

Он лежит на спальном мешке, одет, будто ждет чего-то. В горле жжение, во рту сухо, беспокойно и даже страшно, неизвестно чего.

Она рядом, усталая, спит свернувшись калачиком и иногда вздрагивает, — видно, снятся тревожные сны.

То ли грезит он наяву, то ли спит… нет, не спит и не грезит… это что-то другое…

Просто — странная легкость, просто — тяжесть исчезла, и это слегка пьянит. Думает: можно подняться — и тут же поднимается вверх. Видит внизу свое тело, лежащее на спальном мешке, смотрит на него равнодушно, как на что-то чужое, ненужное. Рядом она, на нее — с жалостью. Проплывает сквозь полог палатки, как сквозь завесу дыма. Плывет над землей. Темно. Опускается, становится на ноги, идет, вернее, плывет, чуть приподнявшись над степью. Что-то ищет, что-то должен найти. Никак не вспомнить, что именно. Мучительно роется в памяти. Вспомнил: черный клубок. И тут же находит: вот он, лежит под ногами. Поднимает: какая тяжесть, придавливает к земле, чего доброго, свалит с ног. Теперь уж не поплывешь в воздухе, еле удается идти, как против ветра. Да, для невесомого и пушинка — тяжелый груз.

Шаг за шагом, с трудом. Останавливается передохнуть. Впереди цветное мигание, приближается звук — трепетание крыльев большой стрекозы. ОНО опускается, садится на землю, останавливается совсем рядом.

Он разглядывает: самолет из бамбука, обтянут шелестящим пергаментом, под крыльями — цветные бумажные фонари. Они мигают ему. Красная вспышка, желтая, две лиловых и снова желтая. Их язык почему-то понятен: