Игорь Редин - Синий роман

Вошла заспанная, но красивая, как пожарная машина, Марина.

– Смородина пахнет родиной, – сказала она.

– А родина виноградом, – добавил я.

– Получается: смородина пахнет виноградом, – резюмировал Дима.

Я позволил себе не согласиться:

– Просто у каждого своя родина, и пахнет она по-разному.

Глава 99

Просто настроение у меня ни к чёрту. Дохлая курица прошлась своими корявыми окорочками по моей душе, нагадила там и с чувством собственного достоинства удалилась. Сегодня с утра я поругался с мамой. Вернее, она со мной. Бывает так: просыпается человек и встаёт с неправильной ноги. Вот и итоги: настроение у меня ни к чёрту. Моей маме почти семьдесят, но грецкие орехи она до сих пор колет кулаком. Сильная женщина.

По серому небу невразумительно карабкаются серые облака – не тучи, но уже не белые. А ведь ещё вчера в чистом багрянце вечернего неба одиноко резвились две вороны. Это засело в голове, словно обрывки моего лица в помятой памяти сгоревшей спички, от которой я прикуривал. Чирк, пых и на этом вся любовь.

"Весь мир – дерьмо. Засохшее дерьмо высшей пробы. Возблюём же, дети мои!.." – это Харуки Мураками. Возможно, в другое время я бы с ним не согласился, но только не сегодня. Серое небо, серые облака, злая мама и кушать очень хочется. Голод – не тётка.

Я, соблюдая меры предосторожности (бескрайний партизан крымского государственного заповедника), строевым шагом пробрался на кухню. Открыл холодильник – вечная мерзлота. Извлёкая из неё, словно свежеотмороженного мамонта, три куриных яйца, я подумал: если две вороны – это одиночество, то, что тогда означает одна ворона? Кстати сказать, я прекрасно готовлю. Могу – два пальца об асфальт – сделать яичницу с помидорами, а могу и без них.

– Дядя един, – это пришёл мой племянник Денис, по малолетству игнорирующий букву "Р". Сейчас начнет доставать меня своими сюрреалистическими вопросами, – сказы, зачем гъемит гъом? – ну, что я говорил? Сюр в чистом виде.

– Потому, что молния сверкает, – энтузиазм из меня вышел, пошёл в ближайший магазин за спичками и забыл обратную дорогу.

– А почему молния свейкает? – не унимался будущий Ломоносов.

– Потому что Господь пытается включить свет, но у Него ничего не получается. Злой электрик сделал так, что при любой попытке щёлкнуть выключателем происходит короткое замыкание. Потому и гремит, – и, чтобы предупредить очередной вопрос, я добавил: – ночью нужно спать, а днём и без того светло. Так что нечего зря расходовать мировые запасы электроэнергии, – полагая, что удовлетворил неуемную жажду познания Дениса, я расслабился.

Наивный.

– А кто главнее: Бог или электъик? – он, сам того не подозревая, задал вопрос, который терзает всё прогрессивное человечество с момента осознания, что оно таковым и является. Но однозначного ответа не существует.

– Пойди, спроси у мамы.

Через несколько секунд мой юный оппонент, взяв самоотвод, попросил замену. Я не возражал. В наш теософский диспут вмешалась Марина:

– Редин, у тебя с головушкой всё в порядке?

– А что такое? – я был невозмутим.

– Да так. В принципе, ничего. Только почему-то мой ребёнок приходит ко мне с идиотским вопросом: мама, кто главнее: Бог или электрик?

– Ну, и что ты ему ответила? – я выключил газ под сковородой и переложил жареные в томатном обществе куриные зародыши на тарелку, – меня самого очень занимает данный вопрос.

Правда, интерес этот не помешал мне приступить к поглощению трёхглазой яичницы. Одной религией сыт не будешь. Голод – не тётка.

– Я сказала ему, что его дядя придурок.

Вопрос спорный, но перечить я не стал. В конце концов, со стороны виднее.

Придурок сидел в комнате. Его, японским квадратным глазом, смотрел телевизор. То ещё зрелище. Всего один канал. Да и передача тоже одна. Ничего интересного.

Я взял пульт и, чтобы заставить телевизионный приёмник обратить внимание на бревно в своём глазу, воскресив его вселенскую печаль по нашим шоу-программам, стал гулять по каналам.

Каналы. Гондолы. Гондольеры – весло и руль в одном флаконе. Венеция. Город, утопающий в цветах и в канализации, как в любви. У меня на все цветы, кроме жёлтых в чёрную крапинку зловонных звёзд кактуса, аллергия. Поэтому – "жми кнопку, Макс" – я покидаю по колено мокрый город и не знаю уж каким образом, но оказываюсь на канале 99. Превратности судьбы – это разноцветные кнопки телевизионного пульта.

Странно, но раньше на девяносто девятом канале ничего, кроме солёной технологической ряби, не было. Теперь же там сушилось мокрое бельё: джинсы, лифчики, мужские трусы и женские трусики, сорок сорочек изгаженных сороками и постельное бельё пастельного цвета. Всё это развивалось на ветру под косыми струями дождя. Так что бельё не сушилось, а мокло. Данная Даная на берегу Дуная мне не по зубам. Метафизика какая-то. Я встаю и иду на балкон. Курить.