Антон Мухачёв - Запрещённые люди

Окна нашей камеры выходили прямо на забор с колючей проволокой. Между окнами и забором были какие-то хозпостройки, а сразу за забором высилась стройка. До неё было метров пятьдесят.

Пока «смотрящий» за камерой обсуждал по телефону с поставщиками «запретов» последние технические вопросы, несостоявшийся офицер расхаживал по камере и глубоко дышал мехами своих лёгких. Так себя насыщают кислородом ныряльщики перед погружением в океан.

Со стороны долгостроя замигал фонарик. Это был сигнал для начала и ориентир для застрела. Все затаили дыхание. Момент истины. Сокамерник уверенно подошёл к «ружью», прицелился, и я вдруг увидел в нём туземного воина с духовой трубкой.

Грудь надулась колесом – ффух! – выдохнули мы всей камерой. Похоже, баллистику в академии он всё же изучал на отлично. До цели волан долетел с первой же попытки! Наступило тревожное ожидание. В любой момент к нам могли ворваться надзиратели, а то и самих поставщиков повязать милиция. За ними всегда шла охота. Иногда ловили, били, а то и возбуждали уголовные дела.

Ещё один сокамерник всё это время стоял возле двери – он чутко слушал звуки тюрьмы. Всё тихо. Со стройки дёрнули за нитку – можно тянуть. Аккуратно, метр за метром в камеру затащили капроновую нить, за ней показалась верёвка потолще. В сумраке поплыла над «запреткой» чёрная сумка. Я же вспоминал Лефортово с его запрещёнными пластиковыми ножами и ватными палочками для ушей.

Пара десятков дешёвых телефонов и несколько дорогих смартфонов, среди которых мелькнул и айфон, – «груз дома». Уже через пять минут техники в камере словно и не было.

«Запреты» разошлись по тюрьме.

С вещами на выход!

Овчарки. Автозак. Столыпинский вагон. Этап.

Мой километраж в «столыпине» – семь тысяч с небольшим. Москва – Ярославль – Кострома – Поназырево – Москва – и снова Ярославль – и вновь Поназырево – Киров – Тюмень – Мариинск – Кемерово. Шесть месяцев дорожных приключений.

Отправная точка – СИЗО «Медведково», Москва. Две недели ожидания, заветные слова «на выход!» и первый шаг в неизвестность. Атмосфера таинственности сопровождает зэка весь его этапный путь. И хотя в личном деле осуждённого всегда стоит отметка о его конечном пункте назначения, но конвой делиться информацией не любит, и ореол таинственности сохраняется до последнего километра.

«Столыпинский» вагон – это уже фольклор. И пусть Столыпин к вагонзаку никакого отношения не имеет, но по пути в лагерь зэки костерят именно его.

Удивительно, вагон с преступниками нередко цепляют к обычным пассажирским поездам. Сколько раз я путешествовал на воле поездом, но даже и подумать не мог, что где-то в конце состава едут столь необычные пассажиры. Едут, и ещё как!

Внешне вагон для спецконтингента мало чем отличается от обычного. Разве что окна у него только с одной стороны, да и те непрозрачные и зарешеченные. Внутри же вагона всё те же купе, полки, туалет. И решётки, решётки, решётки…

В купе три этажа полок. Теоретически оно рассчитано на семь человек. Практически – забивается под два десятка. Между купе и коридором – решётчатая дверь с «кормушкой». Через неё зэкам передают кипяток для супа, каши и чая из сухпайка. Один «сухпай» на одни сутки следования. С голода не умрёшь, скорее лопнешь от переполненного мочевого пузыря.

В туалет конвой выводит не по желанию, а по такому же таинственному для всех расписанию. Страдающим от частых позывов не позавидуешь. Быть может, кто-то после длительных и громких просьб лишний раз и сходит в туалет, но ночью конвой делает вид, что спит, и на призывы бедолаг не реагирует. После того как мне однажды ночью пришлось мочиться в пластиковую бутылку, я перестал на этапе пить воду вообще. Кстати, не обмочить при этом собственные руки, а то и соседа – целое искусство. В бутылке надо прожигать два отверстия, для члена и выходящего воздуха, – умение приходит только с опытом.

Путешествие в «столыпине» начинается с досмотра личных вещей. А так как многие из осуждённых везут немалые баулы, то и шмон затягивается надолго. Каждого зэка выводят с его «сумарями» в отдельное купе, где он раскладывает по полкам свои вещички, чтобы чуть позже их снова запаковать. Зэков много, конвой и сам не рад рутинной процедуре, и пачка «Винстона» нередко ускоряла мой досмотр.

Стучат колёса, балагурят зэки, кто-то аккуратно пускает табачный дым. Если закрыть глаза, особенно на станции, когда по громкой связи объявляют об отправлении поезда, то на миг можно почувствовать волю. Словно и не зэк, будто и не этап. Но стоит открыть глаза, и снова «столыпин». «Начальник! – кричит кто-то. – Когда кипяток будет?» «Начальник! В туалет идём? Припёрло!» «Начальник, куда едем-то?»