Антон Успенский - Люди от искусства. Непридуманные истории

Дизайнер обложки Антон Успенский

© Антон Успенский, 2019

© Антон Успенский, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4496-4847-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Самые живые воспоминания о моем художественном училище связаны для меня с образом и речью Оганеса Асиляна. Эта яркая личность поступила на оформительское отделение, владея исключительно своим родным языком. Как ему это удалось – загадка, потому что сносно изъясняться по-русски Оганес смог только через год-полтора. А вскоре он, по иным причинам, расстался с училищем навсегда. Но на первом-втором курсе его «университеты» обеспечивали нас ежедневными лексическими откровениями и радостями. На самых первых занятиях он, как и остальные, подписывал свои работы в углу листа. Делал это по-русски, с невыгодными для себя ошибками, в его написании получалось: «А. Ослиян». Когда ему пытались помочь, внести какие-то исправления, – обижался так, что готов был вступить в неравный бой.

Русский язык Оганес изучал в двух направлениях. Но – параллельно и неразрывно. Одно направление давало ему официальную лексику, другое подбрасывало живой язык масс. Первые шаги обеспечили его самым емким и необходимым – формулой защиты «Поставь на место!» и универсальным «Блин». Разнообразное сочетание этих двух элементов позволяло сносно общаться в течение первых недель. Дальнейшие приобретения относились к сферам географии и политики, профессиональной и обсценной лексики. «Доска песочная» расшифровывалась как родной микрорайон «Дашково-Песочня», любимая собака оказывалась «арчавкой». Бесцветный пигмент окрашивался южной агрессивностью, превращаясь в «бурлила». Сложные ругательства обретали сказочный восточный акцент: «Чудо в перьях!» – задирали его грубияны. «Сам перий!» – возмущался Оганес.

Он любил ходить в кино. Ходил самостоятельно, потом мы разгадывали, какой именно фильм он смотрел, например, «Очки черные» это были «Очи черные». Лучше всего удалась невольная шифровка картины с его любимцем «Жана-поля-бельмондо» – «Одноножка». Кто бы мог подумать, что столько драматизма скрывается в названии боевика «Одиночка»!

Наш комсорг Таня, мучаясь необразованностью Оганеса, искренне пыталась помочь ему написать «Личный комплексный план» – обязательную форму отчета для комсомольца горбачевского периода. В общественно-политическом плане Оганес оказался невменяем либо абсурден. В его изложении даже фамилии политических лидеров обескураживали красотой и загадочностью: «Рекена летела на встреча Редявик» – о визите президента Рейгана в Рейкъявик. «Самолет зривался, умер три человека…» – изложение международной авиакатастрофы. Название одной из братских республик звучало слегка неприлично: «Абиздержан». Зато его мнения в областях истории и литературы были конкретны до непоправимости. Таня устроила Оганесу нечто вроде устного катехизиса, из которого я помню только две позиции: «– Кто такой Чапаев? – Всадник», «– Кто написал «Войну и мир»? – Кутузов».

Единственный его доклад по истории искусств вызвал у всех такой хохот, который напрочь отбивает память. Вспоминается только, что речь шла о крито-микенской культуре: «Рядом вход в дом, где жила Минотавра, нашел четыре могилка малчика и один девочка…». Дальше – провал, к сожалению. Еще помню у него в руках тетрадку с интригующей надписью «Поля Сезанна» и многочисленными рамочками, нарисованными шариковой ручкой вокруг приклеенной открытки с пейзажем Коро. Иногда Оганес приходил, замотанный шарфом: «Я балэю». Как-то, после месяца в колхозе, рассказывал о танцах: «девки приходили деревянные» (то есть – деревенские).

Была у нас однажды постановка – натюрморт в интерьере: стол, рядом стул с драпировкой, на столе чайник, стакан, еще что-то. Оганесу в любом рисунке трудновато давались блики, прямо говоря, он не понимал их смысл. А наш преподаватель Козлов имел привычку объяснять принципы освещения на примере, отчего-то, своей головы, на которой он демонстрировал распределение теней, полутеней и пр. Оганес очень быстро, как обычно, зарисовал все пространство листа и мучился с этими бликами, причем сложнее всего было угадать их место на блестящем боку чайника. Ввиду этого тупика выходит на видное место наш учитель, требует общего внимания и начинает «мастер-класс». Для чего снимает очки и крутит своим наглядным пособием – глядите, дескать, вот свет, а вот тень. Оганес внимательно слушает, смотрит поочередно на свой натюрморт и голову демонстратора. Потом, «по школе», педагог задает бестолковому Оганесу самый важный итоговый вопрос: «Ну, и где-же блики?». На что Оганес быстро и точно отвечает: «На чайнике!».