Антон Мухачёв - Запрещённые люди

Я вдохновенно наблюдал за ритуалом.

Через пять минут в кружке забулькало, и лысый бандит флегматично пробасил: «Эй, мне на голову льётся кипяток».

«Ой, б…!» – воскликнули наверху и выдернули провод. Едва кружку передали вниз, как дверь распахнулась, и инспектор выкрикнул с десяток фамилий. Среди названных был и огромный арестант. «Ну ладно, поздравляю!» – пожал он мне руку и исчез за дверью.

Бра́ тина с едкой заваркой пошла по кругу. Мне стали желать здоровья и фарта.

Лицо растянулось в улыбке. Я в параллельном мире!

С днём рождения!

За тонкой жестяной перегородкой громко икал педофил. Фургон подпрыгнул на ухабе, и зэки сквозь прочифирённые зубы закостерили дороги, водителя и свою жизнь.

Я ехал в суд на «последнее слово». За спиной мелькнули лефортовские годы, но ни о речи в суде, ни о грядущем сроке я не задумывался. Смена обстановки дарила новые впечатления, столь важные для замурованных в склепе.

Мне нравятся автозаки, эти калейдоскопы судеб с терпким запахом дешёвого табака и потного горя. За пару часов тряски успеваешь познакомиться, пообщаться, пожелать удачи и навсегда расстаться. Людей я разглядываю в упор. Знакомлюсь с теми, кто взглядом бросает мне вызов или улыбается. Иногда возникают конфликты, и улыбаюсь уже я.

У выхода, ближе к чистому воздуху полулежат «блатные». Много-телесный грузин развалился на лавке, из-под мясистых век разглядывает свободу. Его синерукая свита смеётся рядом и что-то ему нашёптывает. От них и до конца фургона, плечом к плечу на двух лавках сидим все мы – мужики, бедолаги, спецконтингент.

Проход узкий, и колени упираются в сидящего напротив попутчика. Он рассматривает меня уставшими серыми глазами, кивает в такт качки, будто мы уже начали общаться. Я играю в старинную забаву «Угадай кто?». Крупная челюсть с глубокой рытвиной, рассекающей подбородок, – убедить его нелегко. Вздёрнутые морщинки у глаз – ценит юмор. Жёлтая щётка густых усов – много курит, но сейчас терпит или бросил. Покатые плечи обтянуты свитером, кисть руки – как мои две.

«Военный!» – подумал я и не ошибся.

Автозак снова тряхнуло, и я ударился о соседа, возможно, чуть сильнее, чем следовало бы для знакомства.

– Извините, не специально! – чётко выговорил я.

Спустя мгновение мы уже знакомились.

– Семён Григорьевич!

– Я Антон! А вы где работали, если не секрет?

– Не секрет, – улыбнулся он, – в спецслужбе.

Я оглянулся в сторону «блатных». Они были заняты собой и вниманием нас не удостоили, но соседи замерли. Бывших сотрудников обычно возят отдельно, но безопасность педофилов стране важнее, и из-за нехватки мест мой новый знакомый ехал среди всех. Впрочем, за себя он не волновался.

Слово за слово – часы застыли, воображение унесло меня в чужой мир.

Детство Семёна Григорьевича прошло в грёзах об овчарках и пограничниках. Призыв в армию и отец – вечный прапорщик – помогли осуществиться заветной детской мечте. Служить новобранца отправили на границу Советского Союза. Связав жизнь с армией, Семён Григорьевич исколесил необъятную страну по всему её периметру. Таджикистан – героиновые стычки. Дальний Восток – контрабанда крабов. Прибалтика – незаконный вывоз янтаря. Непробиваемой стеной был Семён Григорьевич на пути преступности, и годами служил Родине, как та овчарка из его детских фантазий. Развал страны застал его за полярным кругом, где он приобщился к медицинскому спирту под рыбную строганину. За месяц до пенсии пограничные войска переподчинили спецслужбам. Уйти на заслуженный отдых Контора не мешала. Более того, оказав положенные за выслугу лет почести, предложила пенсионеру непыльную должность. И не где-нибудь, а в Москве. Утомившись от вечных скитаний, Семён Григорьевич с облегчением уселся в кресло вахтёра в здании недалеко от СИЗО «Лефортово».

Рабочий день Семёна Григорьевича насыщен интересными событиями не был, при этом от вахтёра требовались усидчивость и повышенное внимание к исполнению необходимых его функций. Спустя несколько лет безупречной выдачи ключей Семёна Григорьевича повысили. Удивительно, но даже у вахтёров есть своя карьерная лестница. Руководство оценило пунктуальность и стойкость нервной системы Семёна Григорьевича и перевело его с внешней на внутреннюю вахту. О наличии ещё одной проходной он даже не подозревал. На старом же месте руководство решило ввести электронную систему пропусков.