Мара Винтер - Когда сгорают мечты

Кэт подаётся было в моём направлении.

– Мы поговорим и вернёмся, – успокаиваю её. – Всё хорошо, даже не думай.

Она смотрит так, будто за моей спиной – сатана в облачении римского Папы. В ней какая-то борьба, какая, непонятно, но борьбу видно. Совладав с собой, Кэт кивает и становится Кэтрин.

Я чмокаю её в щёку, чтобы успокоить. Зря, наверное, после признания… меня просто потянула эта щека, нежная, за пудрой. Время измеряется секундами.

Тони, как только нас перестают видеть, берёт меня за руку и тащит в дом уже без спроса. В прихожей я отцепляюсь. Шугаюсь от него, как от чумного. И ору вполголоса, если так вообще бывает:

– Какого хрена ты, блять, творишь? Это перебор даже для тебя, не думаешь? Я понимаю, на себя похуй. На меня, конечно, похуй. Неужели нельзя хотя бы папаше свадьбу не портить?

– Ему всё равно. Он веселится. Пошли. Мы тоже можем.

Хватает моё запястье и тащит к лестнице, наверх. По крутым ступенькам. Втаскивает в свою комнату. Грохает дверью. Замок на оборот. «Вполоборота, – сквозь сон, – и заводится с пол-оборота. Вот как с ним договариваться?»

Пихает к стене (полупривычно), к стене – спиной, к спине – стеной. Запускает пальцы в вихры, целует меня, раздвигая рот языком, заражая тёплым вкусом алкоголя. Тщетно пытаюсь оттолкнуть, выпутаться, прорываю зубами его губу, надеясь откусить клок ненавистной плоти. Заворачивает мне локти за спину и выпаливает, даже не врезав за зубы (мол, сосать будешь без них):

– Ты слишком красивый для чистоты, Крис. Слишком красивый.

Лучше бы уродом был. Всяко меньше неприятностей. До меня, как до утки, доходит, с опозданием, зачем мы здесь. И… спокойно укладывается в сознании: констатация тупика. Позвать на помощь? Гениальная задумка! Стекутся все, кому не лень. Кэт, Джемма, Дэвид. Полсотни бездельников. Начнётся шумиха… и он снова представит ситуацию так, как выгодно ему. Меня – мнительной истеричкой. Себя – непричастным свидетелем моего позора. Обнял, мол, братика, а тот подумал: домогательство.

Заранее продумал или импровизация? Хотел утащить меня отсюда? Так бы и сказал. Зачем крутить сальто-мортале? Ради самого трюка? Для адреналина?

Узкая струйка крови плетётся по его подбородку. Нехило прокусил. И всё. В драке мне не победить. С меньшими потерями – смириться.

– Отпусти. – Сделав над собой усилие, добавляю: – Пожалуйста.

Садистски усмехается и отрезает:

– Вот уж нет. Ты сделаешь всё, что я тебе скажу. Сделаешь с удовольствием, смакуя и причмокивая. Если повезёт, кайфанёшь. – Пародийно куксится. – Ты ведь не собираешься создавать проблемы, правда?

Сшибает на пол, припечатав коленом в солнечное сплетение.

За шею и – опять-таки, к стене, воздуха не хватает… говорю же, узел. Именно в горле. Именно там. Индусы считали, там пятая чакра. Она отвечает за связь между высшим и низшим, духом и материей, а ещё за карму.

Глаза закатываются, становится темно. Тони ослабляет хватку, расстёгивает свою ширинку. Одной левой. Вынимает налившийся, вздыбленный член. Сил, чтобы бороться, не осталось. «Меньшими потерями отделаешься, – советует внутренний голос, – соси, сучка, старайся».

Возможно, завтра он не будет об этом помнить. Возможно, стоит подчиниться, чтобы не нарваться на худшее. Я не здесь, не сейчас.

Лобок начисто выбрит. Воздушная дорожка, блядская, уходит к пупку. Это выглядит забавно. В моем положении трудно разводить хохму. Я развожу. В молитвенной позе, жалкий, как подзаборный щенок.

Сам, добровольно, впускаю в рот головку, как-то шевелю языком, слизывая смазку, по спирали. Вдоль ствола и вверх. Он сдавливает мне шевелюру на затылке. Говорит что-то унизительное. Называет блядью. Ёбаным педиком.

Оно не имеет ко мне отношения, никакого. К оболочке – да (её подлатаю). Не ко мне лично. Загоняет глубже, в глотку тычется, натягивает губы, как резинку презерватива. Блевать охота. На слизистой выступают слезы. Затуманивают. Горло раскорячивается под напором, пропускает член внутрь. Долбится, с хлюпаньем, моими рвотными рефлексами, секундомером в голове (пройдёт, и это тоже пройдёт). Горьковатая сперма бьёт в нёбо, течёт на подбородок, а он сжимает мне челюсть, велит: «Глотай, сука!» Давлюсь, кашляю, глотаю.

Поднимает за шкирку и тупо вглядывается в распухшее, перемазанное лицо. Встряхивает, как неодушевлённый манекен. Пытаясь добиться хоть каких-то реакций. Без успеха.

– Неужели ты так до сих пор ничего не понял? – Что конкретно? Что он – озабоченная сволочь? Что моё согласие значит так же ничего, как политические взгляды проститутки? Давно понял.