Андрей Темников - Зверинец верхнего мира

Не может быть все-таки, чтобы это была ослиная грива. Но тогда почему только отрывки, надругательство и всякий срам?

Ах, енотовидный песик Тануки! Его прозвали Оборотнем, да еще и Барсуком. Так и говорят: Барсук-Тануки, Тануки-Оборотень, Оборотень-Барсук, а ему и горя мало. Никому и невдомек, что скорбные звуки, которые слышатся по ночам из темной чащи, – это смех Тануки. Он смеется над обманутыми простаками, над теми, кто наложил в штаны, услышав барабанный бой, подобный тому, что извещает о появлении колесниц Императора (откуда в этой глуши Император и колесницы?), сошествии дракона, одноногого повелителя небес по имени Куй, прогулке ведьм над верхушками деревьев, землетрясениях и тайфунах. А это всего лишь Тануки бьет себя лапами по животу, надутому, как пузырь. В незамысловатых песенках Тануки воспевает нежный камыш, яйца диких уток и свою супругу, пушистую, с мокрым холодным носом и мелкими зубками, которыми она выкусывает блох у Тануки на животе.

Тануки-Поэт, Тануки-Барабанщик, Тануки-Добряк, Тануки-Чуткая-Душа! Вот как следовало бы называть его, но тем, кто наложил в штаны, не до поэтических сравнений, они покупают капканы и порох, роют ловушки, ставят проволочные петли на едва заметной тропинке, которую Тануки протоптал к водопою. Покупают, роют, ставят, настораживают – и сами попадаются в свои ловушки, несчастные моногамы! У водопоя Тануки назначает свидание серебристой зайчихе и на своем поэтическом языке уподобляет ее луне, а та делает из этого надлежащие выводы и поступает соответственно. Попадая в капканы, задевая нити самострелов, наложившие в штаны приходят к выводу, что это колдовство Оборотня-Барсука, и в довершение всех бед пачкают белье повторно.

Только угрюмый старик, что живет на краю села со своей ленивой старухой, Тануки не боится. Он давно замышляет изловить барсука и сварить из него овсяный суп. Вот он берет… нет, не капкан, не самострел, не лопату, чтобы выкопать ловушку, а небольшой барабан, обтянутый ослиной кожей. Там, в лесу, он принимается выбивать на барабане одну из тех простеньких мелодий, которую подслушал у Тануки-Оборотня, придавая ей самый зловещий смысл, словно бы вызывая на поединок беса, коварного совратителя чужих невест, похитителя цыплят, злого духа горных лесов. Тануки радостно выбегает навстречу звукам – наконец-то он понят, кто-то подхватил его мотивчик! – и попадает в мешок.

Тануки сидит в мешке притихший – что толку сопротивляться? – и слушает, как кряхтит ленивая старуха: и поясница-то у нее болит, и руки на старости лет ослабли, а этот старый дурень задал ей работенку: наколоть дров, натолочь овса, разделать добычу и сварить суп. Сам же завалился спать и храпит так, что стены дома дрожат и дребезжит треснутое стекло на кухне.

– Я с вами совершенно согласен, почтенная старая женщина, такой труд вам уже не по годам, – говорит Тануки из мешка. – Но ведь у вас есть помощник! Почтение к старшим у меня в крови. Только развяжите мешок, и я к вашим услугам. Только дайте мне пест, и я натолку вам овса. Только дайте мне топорик, и я разрублю сам себя на кусочки, чтобы мое мясо быстрее прожарилось. Только покажите, где ваш колодец, и я наношу в котел воды. Кстати, мне известен такой рецепт овсяного супа, что ваш супруг просто пальчики оближет. Ах, чего только не сделаешь, чтобы угодить почтенной старой даме!

И она развязывает мешок! А Тануки хватает пест, тяжелый медный пест, и запускает ей в голову. Потом он надевает старухину кофту и юбку, повязывает на голову старухин платок и принимается готовить овсяный суп, из старухи, добросовестно припоминая правила обещанного рецепта. Вот уже и ее угрюмый муж проснулся, так вкусно пахнет! И про пальчики Тануки не соврал, тем более что старик отродясь не пользовался салфеткой. Отведав мясного, старик выкурил трубку, и тут в нем проснулся мужчина; Тануки в это время стоял к нему спиной, делая вид, что моет посуду, на самом же деле, поглядывая на дверь, – не пора ли задать стрекача?

Такого оскорбления его поэтическая натура не выносит:

– Ах ты, старый пакостник!

И Тануки, оборотясь, вцепился ему в лицо: обман раскрыт! – он бежит, сбрасывая юбку и кофту, скинул туфли, сорвал головной платок – уже и собакам его не найти! – зеленые папоротники прячут хитрого Тануки, прохладная нора встречает его слабым запахом мускусных железок его супруги, а на тропинке к водопою качаются колокольчики и уже лопаются сухие стручки акаций – слышите? Это природа скорбит… или она смеется?