Александр Подервянский - Король Літр [збірник]

Впрочем, кое-чему они все-таки научились. Так, они узнали, что свобода – это всегда мысль или поступок, уводящий в сторону мгновенный соскок, движение вбок, по касательной. Так поступает хомяк, когда выпрыгивает из своего колеса: его прыжок и есть свобода. Правда, она скоротечна – но ведь можно опять забраться в колесо и снова спрыгнуть или перегрызть прутья клетки, попасть в лапы кошке, удрать от нее под шкаф, потом дать себя найти полумертвым в темном углу в паутине под веником, очутиться в хомячиной больнице, нюхать запахи звериного страха, лелеять гематомы от уколов на жопе и ждать друзей, которые принесут свежее защечное зерно (или апельсины с коньяком). Bon appétit! Главное, не привыкнуть ко всему этому, а привыкнув, тут же отмочить какой-нибудь новый суперскачок. Таким мастером суперскачка был венгерский поэт-битник Янош Селей. Однажды, собравшись в Будапешт к дяде, он выправил паспорт, купил билет, длинное пальто и шляпу, а потом приобрел ящик водки и позвал друзей, чтобы попрощаться. Веселились на киевских травянистых холмах, политых вином, кровью и спермой, – когда-то тут любили наслаждаться викинги, а несколько позже монголы пасли здесь своих выносливых корявых лошадей.

На следующий день я случайно встретил Яноша в кафе: его рекламные зубы сверкали, упругие волосы шевелились, как у Медузы-горгоны, а от пятна на шляпе пахло шампанским. Я спросил его про Будапешт.

– Ты же помнишь, старичок, как мы на краю обрыва танцевали танго смерти, – сказал он весело. – Ты ушел, а мы потом все упали вниз. И мы все, и деньги, и билеты, и паспорт.

– Как же теперь? – задал я глупый вопрос.

– Теперь хорошо, старичок, – ответил Янош. – У меня в кармане было 25 рублей зашито на всякий случай, так что есть чем похмелиться. – Здесь он снял шляпу, налил в нее шампанского и жизнерадостно заржал.

Не знаю, пьет ли он сейчас в Раю шампанское из шляпы или там ему дали другую тару, но думаю, что объемом она точно не меньше, потому что Янош это заслужил. И он пьет и резвится там в свое удовольствие вместе с другими моими друзьями, пока мы здесь говорим о свободе, истории, путях выхода из кризиса, открытом обществе и тому подобной ерунде вместо того, чтобы просто быть свободными. Да и о том, какое общество Рай – открытое или нет, – тоже никто толком не знает. А если предположить, что все-таки закрытое, – тогда зачем оно вообще нужно?…

У черепахи Тортиллы был золотой ключик. Черепаха жила в жопе у Карабаса-Барабаса, а ключик держала во рту. Когда черепаха чистила зубы, ключик выпадал у нее изо рта. Карабас-Барабас думал, что это мелочь выпала из кармана, и не обращал внимания. Буратино подбирал ключик и заводил Карабаса-Барабаса, чтобы он не остановился. И всем было хорошо.

Дуремар любил подсматривать в замочную скважину. Карабас-Барабас знал об этом, но считал, что это его не касается.

Карабас-Барабас раздевался перед горящим камином, чтобы не простудиться. Он снимал с себя все, кроме цилиндра и сапог, а бороду пропускал между ног на спину и завязывал на шее узлом. В руке Карабас-Барабас держал плетку-семихвостку. Он бил себя по бедрам и охал. Дуремар подсматривал в замочную скважину и тихонько подвывал. В камине весело горели хорошие сухие дрова, и всем было хорошо.

Мальвина жила в лесу с собакой Артемоном. Собака Артемон знал, который час и где право, где лево. Пьеро не люб ил собаку Артемона и сочинял о нем неприличные стихи. Мальвина знала, что Пьеро сочиняет стихи потому, что сам хочет с ней жить. «Все поэты таковы», – думала Мальвина и была права. Карабас-Барабас тоже хотел жить с Мальвиной, но боялся, что у него кончится завод. Буратино тоже хотел жить с Мальвиной, но не знал, где право, где лево.

Папа Карло и Говорящий Сверчок – друзья. Днем Папа Карло на работе, а по вечерам ходит в гости к Джузеппе. В это время Говорящий Сверчок стережет дом и молчит, потому что говорить ему не с кем. Когда Папа Карло приходит, Говорящий Сверчок тоже молчит, чтобы не сказать лишнего. Папа Карло, наоборот, говорит много, потом блюет на пол и ложится спать не раздеваясь. Один раз Папа Карло оборвал Говорящему Сверчку крылья и запустил поползать себе на залупу. В доме у Сверчка и Папы Карло всегда тихо, хорошо и никогда не бывает скандалов.

Папа Карло очень любил детей. Кроме Буратино, у него их было еще две штуки. Они очень хорошо кушают, никогда не болеют и видят в темноте. Для того чтобы понимать друг друга, они изобрели свой собственный язык. Этот язык имеет много гласных, а согласных не имеет совсем. Живут они за железной дверью у Папы Карло, в каморке под лестницей. Один из них откусил палец Карабасу-Барабасу, когда тот засунул его в замочную скважину, а другой съел крысу Шушару. У обоих нарушения по пятой хромосоме.