Так напылил в прессе и всяких там Международных сообществах, что генералы за голову схватились. То-то, наука вам, старым воякам, высказываешься публично — выбирай, бля, выражения — на тебя весь мир смотрит.
Я хоть и не был большим ссыкуном, (я был ссыкуном обычным) но чистоплюйство и морализм, привитый всей прошлой жизнью, не до конца изжил из организма. Один всю жизнь по капле выдавливал из себя раба, мне же уготована была иная работенка: выдавливать последствия этого выдавливания.
Короче, на тропу порока я вышел не до конца подготовленный. Не было во мне еще жизненно необходимого цинизма. Я все еще был чуть-чуть девственник.
Я выходил на Тверской…
Тогда еще богатство Родины берегли, не выгнали на задворки лучшие кадры страны. Власть с продажной любовью благополучно сосуществовала. Чувствовалось в них что-то родственное… Было в этом родстве сугубо наше, национальное. Буйство русской души в сочетании с непосредственностью и бесшабашностью. «А нам все по хую, мы ебанутые»… Вот мэрия с мэром, а вот сутенеры в малиннике. Аверс и реверс одного явления… Свобода и беспредел сплелись в едином экстазе.
Так вот, я вываливался из «тачки» у очередного «малинника», а за мной, оказывается, тянулся «свадебный кортеж» из любопытствующих дядей на машинах. Только что куколок и шариков на машинах не было… Очевидно, мой вид не вписывался в повседневный и унылый съем девок. Очевидно, я был колоритен в своем непосредственно-бесстыдном поведении.
Я устраивал публичные мини-спектакли.
— В одну шеренгу становись! Равнение на мэра! Родина-мать не забудет ваш подвиг. Вспомнит всех поименно!
— Поименно не надо! — кричали девчонки.
— За правое дело многопартийной системы — будь готов!
Я отдавал пионерский «салют».
— Всегда готовы! — отвечали мне радостно.
Часовые любви — «мамочки» — меня уже узнавали.
— А это ты, горе луковое. Опять насосался?
— Мадам, сосать это по вашей части… Мы просто глушим… О, кей?
Мадам делала вид, что не слышит…
— Ну, и почем нынче любовь и дружба? Для постоянного клиента скидки предусмотрены? Нет? Будем искать…
Я возвращался к «тачке», за которой стояла машина сопровождения. Из окон выглядывали мужики.
— Ну, ты даешь, парень! Мы за тобой по всей Тверской едем… Такого еще не видели.
— Ладно, ладно…
Я, как кино-диво, делал им ручкой, мол, не надо оваций… Автографы завтра, после пресс-конференции…
Они любовию пылают,
но — ах! — в ответ любви не находят,
они себя терзают день и ночь,
поскольку им никто объятий не раскрыл.
…………………………………………
Они и мясо разучились есть,
и с добрыми подружками играть -
все горевали выше всякой меры.
Таксисты меня никогда не торопили. Я им хорошо платил. У нас с ними, вообще, было полное взаимопонимание — никто никого ни разу не кинул. Да и с девчонками отношения наладились.
Одна мне так и сказала:
— Вот ты — нормальный чувак.
Я почти загордился. Согласитесь, такой комплимент чего-нибудь стоит.
— Понимаешь, есть два вида козлов…
— Гораздо больше… я подсчитывал.
— Ладно… шутник. Я говорю за полных отморозков — бандюгов. Эти и накостылять могут и «геморрой» устроить…
— Как это?
— Ну, «геморрой» — это когда снимает один — приезжаешь, а там целая кодла.
— А другие?
— Эти, пожалуй, еще хуже… Трепетные такие… сучата!
А это как?
— А те, которые в душу лезут. Типа, как ты дошла до жизни такой. Вопросы слюнявые задают… Я ему тогда такие страсти рассказываю, такую лапшу на уши вешаю… Слушает, гаденыш, чуть не слезу пускает, а потом все одно — лезет.
— Интеллигенты — не упустил я свой шанс поквитаться с любимой прослойкой.
— Во-во. Они, кобели… А бывает наоборот… Приезжаешь к какому-нибудь старичку или дядьке солидному. А он в натуре жалеет: «Дочка… бедняжка моя… Посиди со мной просто, поговорим… Тоска у меня… ты знаешь, что такое тоска мужская, беспробудная? А пить один не умею». И денег даст, и не лапает, и накормит еще.
Глупо, конечно, было верить в сказочку про белого бычка-старичка… Однако! Неожиданная оказалась особа…
Попросила почитать стихи:
— Мне стихи одни сильно нравятся. Я прочту?
— Валяй, — сказал я.
Стихи я воспринимать умел. Вроде бы. Главное в стихе — музыкальная интонация. Мне казалось, что я ее улавливал… Мне вообще представлялось, что я большой знаток поэзии. И даже отметил про себя свое превосходство в развитии, типа, кто она и кто я. И потом, уже в превосходной форме прикинул, что же она — деревенская девчонка — может такого прочитать, любопытно, любопытно… конечно же, Есенин. Есенин — один из любимейших моих поэтов. Но так случилось, что кроме Есенина из классики они ничего не знают.
Читать дальше