Филип Ридли - Рассказы

Я говорю Лиз:

— Трудно поверить, что ты могла это сделать. Вот и все. Просто невероятно, что ты этого захотела. Мы же всегда говорили, как мало значит для нас секс. Что мы нуждаемся только друг в друге. Мы смеялись над друзьями, которые заводили романы. Я не могу примириться с тем, что ты сделала. Одна мысль об этом сводит меня с ума. Что ты могла раздеваться. Что кто-то другой тебя трогал, целовал. Что ты хотела прикасаться к нему. Не ко мне. Я не знаю, что тобой двигало. Разве тебе не понятно? Это не ты, какой я тебя знаю. Это меня пугает.

Через девять месяцев после пожара меня разбудил голос отца, говорившего по телефону. Было около шести утра.

Я спустился вниз. Отец стоял в пижаме. Его волосы были всклокочены.

— Что случилось? — спросил я.

Отец обнял меня за плечи:

— Лэмб, иди к себе. Хорошо?

— Но что случилось?

— Это с мамой.

— Что?.. — Я кинулся наверх. Отец схватил меня:

— Нет, Лэмб. Оставайся в своей комнате.

— Я хочу ее видеть.

— Нет. Это не…

Я стал пинать и колотить его. Он прижал меня к себе. Я завизжал.

— Лэмб! — вскрикнул он.

Я вцепился ему в лицо.

— Отпусти меня! — закричал я. — Я хочу видеть маму. — Я вонзил ногти ему в руки и расцарапал кожу. Показалась кровь. Его хватка ослабла, и я помчался наверх.

Мама лежала в постели. С закрытыми глазами. Изо рта у нее текла слюна, лицо было очень бледным.

— Не могу ее разбудить, — тихо произнес отец за моей спиной. — Наверное, это таблетки. Я вызвал "скорую помощь".

— Она умирает? — спросил я.

— Не знаю, — сказал отец.

Приехала «скорая» и увезла маму. Отец сказал, чтобы я ждал дома.

Я оделся и пошел в мамину комнату. Уже несколько месяцев она принимала снотворное. Она бросила работу и все время проводила у телевизора. Мы с отцом ничего не могли поделать. Иногда она начинала говорить о пожаре и горящем человеке — какой у него был розовый рот и белые зубы и как он непрерывно кричал, — но говорила спокойно, бесстрастно, словно о чем-то нереальном.

На этот раз она приняла слишком много таблеток. Врачи "скорой помощи", осмотрев ее, покачали головами и не стали торопиться.

Вернулся отец. Сел на кухне. Под глазами у него были темные круги.

Я налил ему чаю.

Мы молча сидели друг против друга. Отец пил чай, а я смотрел на него. Потом я спросил:

— Она умерла?

— Да, — сказал отец, и вновь наступила тишина.

— Она их специально приняла? — спросил я.

— Конечно, нет, — ответил отец. — Она бы не стала этого делать. Ни за что. Это несчастный случай. Она бы так с нами не поступила. Бросить нас вот так… Разве она могла, Лэмб? Могла такое сделать?

Лиз говорит мне:

— Я никак не поверю, что ты мог это сделать. Вот и все. Ударить меня. Как ты мог? Мне казалось, я все про тебя знаю. Никогда бы не подумала, что ты можешь быть таким жестоким. Ты ударил меня, ударил до крови. Это не тот человек, которого я люблю. Не тот человек, с которым я живу. Я не знаю, что тобой двигало. Разве тебе не понятно? Это не ты, каким я тебя знаю. Это меня ужасает.

Через несколько дней после убийства кошки я вернулся в школу. В тот день миссис Хеллер снова была там и рассказывала об Освенциме. Потом меня вызвали в кабинет директора. Там сидела миссис Хеллер.

— Я хочу тебя кое о чем спросить, — сказал директор, — и я хочу, чтобы ты дал мне — нам обоим — честный ответ.

— Да, сэр, — сказал я.

Миссис Хеллер слепо взирала на меня. Из ее кроваво-красного глаза сочилась прозрачная жидкость.

— Кошку миссис Хеллер нашли мертвой, — продолжал директор. — Она упала с верхнего этажа дома, где живет миссис Хеллер.

— Она была беременна, — сказала миссис Хеллер. — И вот-вот должна была родить.

— Миссис Хеллер думает, что кошку сбросили. Она взяла эту кошку еще котенком, так что исключено, чтобы кошка сама прыгнула вниз.

— Да, сэр, — сказал я.

— Так вот, Лэмб. Мне не хочется в это верить, но я вынужден задать тебе один вопрос. На руках и на лице у тебя царапины. Похоже на царапины, которые могла оставить разъяренная кошка. Ты можешь объяснить, откуда они взялись?

Пауза.

— Если ты не сможешь дать мне удовлетворительное объяснение, — предупредил директор, — придется принять меры.

Я смотрел на миссис Хеллер. Я вглядывался в ее желтый глаз, слезящийся красный глаз, седые волосы, полированные деревянные зубы, чулки телесного цвета, волосатые уши. И я видел то, что крылось подо всем этим, под кожей, — ее воспоминания: ужасы, страхи, кошмары.

— Это моя мама, — сказал я. — Она покончила с собой несколько месяцев назад. Мама любила розы. В саду их полно. Куда ни глянь — вьющиеся розы. Мама всегда так ухаживала за садом. Сейчас как раз время подрезать кусты. Я взял и попробовал. Потому что маме было бы приятно. — Я заплакал. — Вот я… и… попробовал их подрезать. Только у меня не получилось. Я ободрал все руки и расцарапал лицо. Но я все равно резал. Я должен был это сделать. Для моей мамы.