Уэлш Ирвин - Сборная солянка (Reheated Cabbage)

И зачем он предложил пойти в “Муллиганз”? Там ведь будет вся шайка – тусуются, гудят, некоторые опять таблетки покупают. Кто-то наверняка торчал в баре “Баундари” аж с пяти утра. Гэвин попытался отстраниться от растущего чувства неловкости и постарался убедить себя, что у него и так есть наркотик, который ему необходим – полностью натуральный наркотик любви. Но недовольство только возрастало. Оно никуда не девалось. Совсем как зубная боль. Неужели он и впрямь такой подонок, что заявится с ней в “Муллиганз”, как будто желая похвастаться? Я ТОЛЬКО ЧТО ТРАХНУЛ САРУ МАКУИЛЬЯМС! Нет, дело-то не в этом. Ему просто хотелось, чтобы весь мир увидел: они – пара. А на самом деле? Что об этом думает Сара?

Может, все-таки стоит взять ее за руку? Просто взять и все?

“Зубной-зубной-зубной”, – думала Сара. Путь, который необходимо пройти, улицы, которые придется пересечь, чтобы сузить ужасающий зазор между болью и облегчением. Впереди их ждала неприятная кольцевая развязка, наглухо забитая машинами. Сара не знала, справится ли она, сможет ли перейти на ту сторону. Казалось, машины, то замедляя, то ускоряя ход, играют с ней в кошки-мышки, бросают вызов: а ну-ка, перейди! Они спустились к развязке с крутого склона… И моментально перешли дорогу. Воскресенье. Движения почти не было. Затем Принцесс-стрит, дальше – “Муллиганз”. Нет, в “Муллиганз” идти ни к чему! Какого хрена она согласилась? Но там ведь будут Луиза с Джоанной. Подруги все-таки. Ладно, тогда в “Муллиганз”.

Гэвин ухватил ее за руку. Что он там себе вообразил?

– Ты как? – спросил он.

Участие было написано на его лице широкими штрихами: словно постарался карандаш, зажатый в детском кулачке. Саре всегда нелегко было видеть выражение искренности на лицах мужчин, которых она не успела узнать достаточно хорошо. В Гэвине была какая-то открытость, быть может, слишком наигранная, но происходила она не из фальши, а оттого, что он так и не привык выражать свои чувства и… АААААА!

Спазм боли, настоящей боли. Сара вцепилась в Гэвинову руку.

– Держись, мы уже почти пришли. Хреново тебе, а? – спросил он.

Еще бы не хреново. Заткнулся бы уже. Как же он неуместно выглядит, абсолютно все его действия совершенно неуместны. И друзья его неуместны. Его друзья.

Он в последнее время совсем не видел Рентона (Рентона вообще никто давно не видел), не так часто пересекался с Бегби (ну и зашибись), с Дохлым, Нелли, Картошкой или Вторым Призером. Крепко сколоченная компашка друзей-приятелей распалась, каждый стал героем собственной психологической драмы. Так всегда и бывало. Но насколько же они не в кассу. У старшего эксперта в министерстве по вопросам занятости таких друзей быть не должно. Просто эксперт, может, и позволил бы себе с ними водиться до поры до времени, пока не определит свою нишу, но для старшего эксперта такое непозволительно. Ни у одного старшего эксперта ни разу не было дружка вроде Картошки Мерфи. Нет, ему в жизни не стать старшим экспертом, с его-то связями, хоть он их давно разорвал! Да, порочащие связи оставили на нем свою метку. Связи давали о себе знать: из-за них он слишком много пил и в понедельник являлся в сиську пьяный. Но добивал его вторник. Понедельник можно как-нибудь пережить, пока задор до конца не выветрился, особенно если картину уик-энда расцвечивали наркотики, но во вторник всегда приключался жесткий отходняк. А такое замечали. Всегда замечали. Еще бы, искусству замечать такое учились долгие годы. В этом искусстве – их raison d’etre, смысл существования. Такие дела – не стать ему старшим экспертом. Может, не стоило всю жизнь пьянствовать по выходным. Можно было завязать, как все люди, с горечью думал Гэвин.

Из-за адской боли Сара даже отвечать не стала. Казалось, хуже некуда, однако становилось все хуже и хуже. Намного хуже, потому что она почуяла чужое присутствие. Почуяла еще прежде, чем заметила человека. Того самого.

Они переходили через Маркет-стрит, и Сара подняла голову. Навстречу шел Виктор. Изможденное лицо, жесткий и самодовольный взгляд, который сменился выражением недоумения, а затем яростной болью по мере того, как они приближались к нему, взявшись за руки.

Гэвин тоже заметил Виктора. Они с Сарой инстинктивно отдернули руки, о чем оба тут же пожалели. Между ней и Виктором все кончено, рано или поздно он все равно бы об этом узнал. Гэвину нравился Виктор. Как-никак, приятели: вместе выпивали, вместе ходили на футбол. Нет, всегда в компании, не вдвоем, но все же общались они уже много лет, и это давало им повод считать друг друга больше, чем просто знакомыми. Виктор нравился Гэвину, правда нравился. Он понимал, что Вик в полной мере олицетворяет тот типаж, который его отец именовал “настоящий мужик”. Данный эвфемизм, с точки зрения Гэвина, должен был отразить, что девчонкам с таким мужчиной будет непросто. И все же он нравился Гэвину. Вик должен был знать о них с Сарой, так или иначе до него все равно бы долетела эта новость. Правда, Гэвин предпочел бы, чтобы это случилось скорее позже, чем раньше, но его надежды не оправдались.