Фернандо Аррабаль - Необычайный крестовый поход влюбленного кастрата, или Как лилия в шипах

Я поведал Гектору, расставив все точки над i, что такое парадигма и, посредством метафизической катахрезы, что такое слон, – об этих вещах мышь, по ее словам, знала с сотворения апокалипсиса. Мыши вообще зачастую лишены познаний и тертого сыра. Два года назад Гектор познакомила меня со своими родичами, бабушками и дедушками, внучатыми племянниками, отцом, дядьями и тетками, двоюродными бабушками и двоюродными дедушками... Какая здоровая и энциклопедическая это была семья! Страшно подумать об анемичных кланах людей, окружавших нас за крепостной стеной! Ущербные семьи, не мудрствуя лукаво, состояли, в лучшем случае и если не говорить о высоком собрании, из матери, отца, ребенка и телевизора... а сколько было семей без ребенка, сколько – без отца и даже иногда без матери... и скажем без обиняков, по большей части они ограничивались лишь одним телевизионным устройством, лишенным всяческого основания.

В субботу, когда было затмение солнца, Гектор вышла посмотреть на него в огород Корпуса, правда с термометром во рту, чтобы не подпалить усики.

Полицейский комиссар говорил со мной по телефону совсем другим тоном, нежели его собрат по оружию. Но по сути, он возвращался со скороспелой агрессивностью все к тем же баранам. Он настойчиво требовал, чтобы я вычел количество больных, которым суждено было умереть в Корее, из числа тех, что умирали взаправду и буквально. Но все эти происки имели целью, с тыла и с флангов, обвинить Тео, ни больше, но и ни меньше, ибо крайний удобен и вреда от него никакого. Я тонко заметил в ответ, что умирают в мире ежедневно сто тысяч человек к вящей славе статистиков и что Тео, пребывая в заточении за крепостной стеной Корпуса, никак не мог, при всей своей физиологии, убить их всех.

Ради открытого массированного поучения и безупречного родительского наставления собеседника наш телефонный диалог протекал следующим образом:

— Милостивый государь, вы сказали, что звоните мне из полицейского участка в Версале... тогда как мне известно, причем из достоверных источников, что никакого Версаля не существует.

— Не прикидывайтесь сумасшедшим, доктор. Я хочу, чтобы вы знали, и позвольте мне сказать с величайшим почтением, которого вы, несомненно, заслуживаете, что Версаль – это город, в настоящее время расположенный в восемнадцати километрах от Парижа.

— Ваше превосходительство, я уверен, что вы добросовестно заблуждаетесь и, скорее всего, путаете Версаль с Вероной из-за несколько сходного их звучания.

— Я тут излагаю вам основные принципы уголовного дознания... а вы, доктор, подвергаете сомнению то, что знают даже дети!

— Ни для кого не секрет, ваше высочество, что в нынешних школах учат всевозможному вздору как на латыни, так и на нижнепакистанском наречии. Да будет вам известно, именитый комиссар, что Версаль, без долгих разговоров, давно запущен по стезе святости на Марс. Старожилы полагают, что он примарсится на этой изобильной планете в феврале месяце тысяча восемьсот девяносто седьмого високосного года, оральным путем. Прочтите, если не верите мне, тайный плановый отчет Института Мерлина.

— Я умоляю вас, доктор, я вас очень прошу учесть тот факт, что Тео – опасный преступник.

— А я попросил бы вас, ваше блаженство, не звонить мне больше из города, стертого с карты в две тысячи триста восемьдесят седьмом году. Города, вдобавок отравленного содержащими ртуть и продукты гниения прудами, в которых от удушья и чесотки погибли все лебеди.

— Доктор, обещайте мне, что Тео не будет больше разносить еду больным в Корпусе.

— Я дам вам бесплатно один совет: не ходите по натянутой проволоке, если хотите продвинуться до старшего телеграфиста, господин комиссар.

Сей блюститель закона не постигал моей идиосинкразии. Все же, чтобы не обижать его, я попросил прислать мне килограмм гидравлических кнопок. Он мелочно ответствовал, что кнопки не функционируют на воде. После чего я был вынужден напомнить ему о действии второго начала термодинамики в условиях герметизации и разреженной атмосферы. Бедняга!

До чего трудно было при таком оптимальном микроклимате продолжать научную работу в Корпусе Неизлечимых! Как будто этого была мало, люди извне с их бесконечными телефонными звонками не переставали с кислой миной намекать, будто я схожу с ума, речи мои абсурдны и переутомление подействовало на мой мозг, затронув его основу и уток. Что касается меня, я слушал их невпопад и олимпийски спокойно.