Джонатан Тригелл - Мальчик А

У двери в часовню надзиратель остановился и сделал знак В, чтобы тот проходил. Остальные заключенные уже были там, сидели на старых дощатых скамьях. Когда В вошел, они все поднялись и принялись размеренно хлопать в ладоши. Не аплодисменты, нет. Не одобрение и не поддержка. Они просто давали попять: Мы знаем. Все громче, ритмичнее. Казалось, что хлопают все. Все, кто был там, в часовне. Но по-настоящему страшно В стало, когда он увидел, что кто-то из надзирателей тоже участвует в этой угрюмой овации: стучит ладонью по стене у себя за СПИНОЙ. Эти хлопки продолжались, даже когда В уселся на место в пустом ряду. Он хорошо понимал, что уже ничего не исправить. Его опознали. В нем признали того, кем он был. Теперь ему оставалось лишь прятаться в одиночной камере в отделении для категории 43, но, как ни странно, он уже не боялся. У него больше не было сил бояться.

Хлопки умолкли, когда в часовню вошел священник, в соответствующем облачении и с подобающе благочестивым выражением на лице. Это был человек средних лет, среднего роста, с русыми волосами, опять же, не темными и не светлыми — средними. Но зато в нем ощущалась душевная щедрость, не истощившаяся даже за годы работы в Портлендской тюрьме. Он оглядел лица собравшихся, ища среди них В, и улыбнулся, поймав его взгляд.

— «И еще сказал ей Ангел Господень: вот, ты беременна, и родишь сына, и наречешь ему имя: Измаил; ибо услышал Господь страдание твое, — сказал священник, поднявшись на кафедру. — Он будет между людьми, как дикий осел; руки его на всех, и руки всех на него; жить будет он пред лицем всех братьев своих». — Он слегка откинулся назад, держась руками за кафедру, склонил голову набок и выдержал паузу, словно в ожидании ответа. Как будто он не процитировал Библию, а задал вопрос. — «Бытие», глава 1С, строфы 11–12, — продолжил священник. — Наверное, многие из вас ощущали себя точно так же. Как будто весь мир против вас, и вы одни в целом мире. — Он вновь нашел взглядом В. — Но вы не одни. Потому что Господь всегда с вами, всегда и везде.

Первый комендант удовлетворил просьбу В о предоставлении ему особой защиты. Его перевели в отделение F, где содержали самых злостных преступников и отморозков: малолетних грабителей, насильников, убийц, изуверов, садистов, ублюдков, подонков, моральных уродов, — в общем, всех тех, у кого были причины скрываться даже от «братанов-зеков». Ему предоставили одиночную камеру. По крайней мере, там был нормальный унитаз со смывом, что уже не могло не радовать. Хотя матрас все равно весь провонял засохшей мочой.

В проводил в своей камере почти все время, даже когда можно было выходить. Только изредка выползал в общую комнату посмотреть телик. Пару раз он пытался завязать разговор, но никто не желал с ним общаться. Впрочем, тут вообще не общались друг с другом. Все ходили угрюмые, замкнутые и злые. Каждый — сам по себе. Здесь, в отделении F, не действовал даже извечный тюремный закон, что выживает сильнейший или тот, кто сумеет подстроиться под обстоятельства. Тут собрали людей, которые вообще не умели подстраиваться подо что бы то ни было. Не умели и, собственно, не стремились. Потому что им было па все положить, в том числе — и на себя. В невольно кривился и вздрагивал всякий раз, когда кто-то из них случайно задевал его локтем или хотя бы рукавом. Он целыми днями ходил взад-вперед по камере, приседал, отжимался, подтягивался на толстой водопроводной трубе, что вилась по стене. В общем, старался держать себя в форме.

Он понял, что ему нужен новый оберег: что-то такое, что держало бы людей на расстоянии — чтобы к нему даже не подходили. Он пытался просить это «что-то» у Бога, которого так хорошо знал священник. Но то ли Бог вечно где-то гулял, то ли радио в соседней камере всегда работало слишком громко. В так долго прожил в напряжении и постоянной депрессии, что это уже стало нормой. Он себя чувствовал, как человек где-нибудь в бункере, куда зашвырнули гранату. Он знал, что ему все равно не успеть отшвырнуть эту хреновину на безопасное расстояние, так что незачем было и трепыхаться. Он просто стоял и смотрел: ждал неизбежного взрыва.

Как-то по ящику показывали передачу про ветеранов войны во Вьетнаме. Там говорилось о том, как у людей замыкает мозги от постоянного страха. А потом кто-то переключил телик на «Улицу коронации».

В попросил переключить обратно.

— Неужели тебе непонятно? — спросил он того парня. — Это же про нас передача.

Этот парень входил в группировку, члены которой мнили себя чуть ли не королями отделения F. В основном это были насильники, и в главном крыле их бы попросту загнобили свои же зеки. А тут, в отделении для категории 43, они были большими авторитетами — то есть это они так считали. Парень послал В куда подальше.