Лайонел Шрайвер - Другая жизнь (So Much for That)

– Пошел ты к черту со своими объяснениями. Меня ты не хочешь понять?

Глинис всегда было просто заплакать. Он укутал ее в одеяло и вытер слезы большим пальцем руки. Взял носовой платок и смахнул несколько капелек крови.

– Друзья тебя любят, но не всегда знают, как это выразить.

– Мне это надоело. – Глинис оттолкнула его руку с платком и не позволила ему помочь ей сесть. – Постоянная вереница посетителей. Кузины, тети, соседи, которых мы почти не знаем. Возникают какие-то знакомые, с которыми мы лет пятнадцать не общались – словно и не было между нами взаимной антипатии; мы же терпеть не можем друг друга. Так нет, все хотят получить аудиенцию. Все подготовились к визиту. Для них главное – не забыть сказать. Они ведут себя, будто пришли в церковь или дают интервью. Они постоянно твердят, что любят меня, буквально доводя до тошноты! Честно признаться, иногда мне хочется, чтобы кто-нибудь вошел сюда и сказал: «Знаешь, Глинис, мне никогда не было приятно твое общество. Ты мне неинтересна» или даже «Я тебя ненавижу». Это было бы что-то новенькое. А не эти сладкие речи: «Глинис, ты так талантлива. Глинис, у тебя такие восхитительные работы. Глинис, ты воспитала таких прекрасных детей». Я просто не понимаю, о чем они говорят. Да, для меня мои дети – самые лучшие, но для других Зак и Амели – просто мои дети. Еще эти тошнотворные воспоминания: «Глинис, помнишь, как мы поехали на горнолыжный курорт в Аспен и ты потерялась. Глинис, помнишь, когда мы были детьми, ты однажды оделась как золотоискатель с Дикого Запада». Зачем мне это помнить? Что я должна на это отвечать? Что все эти люди от меня хотят? Да, я помню, как тогда было весело, или страшно, или грустно? Ха-ха-ха? И я вас тоже люююблю? Я никого и ничто не люблю, никого, даже тебя!

Шеп слишком хорошо это знал, чтобы удивиться, поэтому просто поправил ее поредевшие волосы. У нее просто вспышка гнева, она во всем винит Хетти. Но сегодня толчком послужило что-то еще, но он так и не понял, что именно. В любом случае он должен помочь ей избавиться от этих мыслей. Он должен поддержать ее, как и в первые дни после химии помогал ей усидеть в туалете и ждал, пока прекратится журчание.

– Все эти сантименты! – продолжала она, размахивая руками. – Прямо как моя мать. Они все хотят казаться лучше. Именно казаться. Сейчас им хочется казаться такими, чтобы после их не мучило чувство вины. И они покорно исполняют обязанность. Вносят свою лепту. А потом возвращаются к своим счастливым семьям, счастливым семейным ужинам, счастливым праздникам, счастливым деткам и счастливым прогулкам на велосипеде вокруг Тусона. Обратно к игре в теннис, вину, фильмам и чистой совести.

– Ты не хочешь… чтобы у них была чистая совесть?

– Я хочу выздороветь. Я не из-за собственного упрямства позволяю вливать в себя этот яд каждые две недели, а потому, что хочу поправиться. А эти люди читают мне мой собственный некролог, Шепард! Иногда у меня такое ощущение, что меня нет в этой комнате. Словно они пришли попрощаться с телом и я лежу в гробу. А я борюсь, стараюсь преодолеть боль, а на прошлой неделе мне было больно даже глотать. Понимаю, я уже выгляжу как труп, но я все еще жива и стараюсь выбраться из этого дерьма. Мне не легче оттого, что в комнате выстраивается шеренга из желающих бросить горсть земли на мою могилу!

– Хорошо, – сказал он, прижимая ее голову к своему плечу. – Я все понял.

Шеп уговорил ее поесть – полагал, что она вполне сможет съесть хоть немного пюре. Успокаивающая, мягкая пища. Глинис согласилась только потому, что знала: он не отстанет, да и после выплеска желчи у нее просто не оставалось сил сопротивляться. Он почистил и отварил два больших клубня, растолок, добавил полчашки жирных сливок и столько масла, что пюре едва не превратилось в суп. Он отрезал несколько кусочков запеченной курицы, решив, что хуже не будет. Не будучи голодным, он все же накрыл стол на двоих, всем своим видом демонстрируя зверский аппетит. Одна бы она точно не стала есть. Поразмыслив, он добавил еще нарезанные помидоры – яркий цвет должен побуждать их съесть. Проглотив первый кусок, он произнес «м-м-м-м», словно кормил ребенка и хотел увлечь его чем-то для него новым и необычным. Увы, Глинис взглянула на свою тарелку так, как смотрела на грязную ванную, когда была не в настроении убираться.

– Попробуй, какая вкуснятина, – осмелился сказать он. – Возьми кусочек курицы.

Крошечная порция пюре, которую она зачерпнула вилкой, нe смогла бы накормить и хомяка.