Лайонел Шрайвер - Другая жизнь (So Much for That)

– Очень мило, – сказал Джексон, с болью в душе осознавая, что именно это и стало причиной его нежелания видеть Глинис.

– Поэтому мне придется мотаться в Нью-Хэмпшир. Это очень сложно организовать, поскольку я не могу надолго оставить Глинис. Отпуск или отгулы я тоже взять не могу. Но и не хочу, чтобы отец чувствовал себя брошенным. Ох, еще и «Медикэр» отказывается за него платить на том основании, что они уже оплатили «экстренную помощь». За «Твилайт Гленс» плачу я. Не поверишь, восемь штук в месяц и аванс за три месяца. И еще каждая таблетка за дополнительную плату.

Джексон должен был ему посочувствовать, хотя после продажи «Нака» у Шепа в банке было столько денег, сколько он и разу не держал в руках. И его так называемые общеукрепляющие процедуры не оплачивались «Уэлнесс груп» или Ай-би-эм, поскольку пластическая хирургия оплачивалась лишь выборочно. Поэтому он оплатил все счета кредитной картой под двадцать два процента; еще долг за следующую операцию, и это только то, о чем знала Кэрол. Джексон был способен выплачивать лишь самый необходимый минимум, благотворительность Шепа была ему непонятна.

– И как всегда, – продолжал Шеп, – мне еще надо вносить плату за обучение Зака и аренду квартиры Амелии.

– Почему ты такой тюфяк? – не выдержал Джексон. – Что касается твоего отца, ты не можешь не ездить в Берлин? Можешь. У твоей жены рак. Дальше. Когда придет счет из лечебницы, просто его не оплачивай. Черт, у тебя нет воли! Ты что, думаешь они выкинут его на улицу? Может, все и плохо, но не критично. У него есть возможность жить в доме для престарелых, который оплачивает «Медикэйд». Отлично, тебе не будут приходить счета, а из частного дерьмового заведения его переведут в государственное дерьмовое заведение, только и всего. Готов поклясться, особенной разницы между ними нет, тем более у тебя нет другого выхода. «Медикэйд» могут забрать дом отца, да и бог с ним. Пусть забирают! Пусть выбросят оттуда твою наглую сестру. Теперь дальше, какого черта ты платишь сумасшедшие деньги за дорогущую школу, когда Зак обычный ученик и вполне сможет учиться в обычной школе, за которую к тому же ты уже и так заплатил! Скажи Амелии, что она уже взрослый человек и, если она сейчас не может заработать достаточно, чтобы оплачивать себе жилье и проклятую медицинскую страховку, пусть поменяет работу и вкалывает, как бы это ни противоречило ее тонкой душевной организации! Почему вся ответственность лежит на тебе одном? Почему ты не можешь указать людям на их место, как они всегда поступали с тобой? Почему бы, наконец, не начать относиться к людям так же, как и они годами относились к тебе?

– Я такой, какой есть, – ответил Шеп таким тоном, что невозможно было понять, говорит он серьезно или шутит.

Они повернули назад и шли молча. Джексон не знал, стоит ли ему извиниться, но делать это желания не было. Он осознавал, что вел себя неразумно, но постоянно мысленно возвращался к одному и тому же: разговор на повышенных тонах позволял ему выпустить пар, снять напряжение, возникшее из-за проблем в сексуальной жизни, и в том, что ему сейчас больно даже писать, был в определенной степени виноват и Шеп Накер. Он вполне искренне все объяснил Кэрол. Она была почти застигнута врасплох, ее реакция произвела на него волнующее, но болезненное впечатление. Не то чтобы он не был откровенен с Кэрол, просто не хотел сыпать соль на рану и пускаться в дополнительные объяснения, которые выглядели бы стандартными клише. Если бы она знала, она бы его презирала, а это было тяжелее собственного презрения.

Более того, несмотря на все заявления о том, что на чью долю выпало больше мучений – не предмет для «обсуждений», Джексон все же задавался вопросом: неужели Шеп намерен соревноваться с ним в этом? Шеп всегда считал себя героем, стойко выносящим все трудности, этаким атлантом, на плечах которого бременем лежала ответственность за судьбы народов. Джексон устал от его добродетели – умеющий сопереживать, готовый из кожи вон вылезти ради того, чтобы помочь, но легковерный и наивный – может быть, настало время научить этого болвана, как себя вести: «Слушай, не надо сразу вытаскивать чековую книжку; ты с ума сошел».

На Флику приходилось тратить намного больше, чем Шеп мог представить, но сейчас Джексон был готов признать, что Шеп находится в гораздо более сложном положении в связи с болезнью Глинис. Конечно, Шеп не первый, кто сталкивается с тем, что человек, которого ты любишь, может умереть. Иногда ему хотелось изо всех сил встряхнуть Шепа. Теперь ты понимаешь, как я живу с тех самых пор, как Флике поставили диагноз еще в родильном отделении, когда она не закричала? Когда ждешь, что этот человечек изменит твою жизнь, сделает ее более значимой, а он разрушает ее, и выход тебе никто не помогает найти, и ты думаешь: черт возьми, а стоит ли вообще жить? Шепу не понять, что, несмотря на то что Флика выросла и теперь сама способна справиться с баночкой «Комплита», ее отец все равно просыпается по привычке в четыре утра, выходит из спальни под предлогом попить воды, а на самом деле просто постоять у комнаты Флики и убедиться, что она жива. Большинство таких детей так и уходят: ложатся спать и больше не просыпаются. Ерунда по сравнению с последними результатами томографии, судя по которым у Глинис чертовски неоптимистичные перспективы. Но у Флики никогда не будет таких результатов, которые позволят ей в будущем сделать карьеру и иметь детей. Во время разговора Джексон был занят только мыслями о поддержке друга, поэтому не сказал, что позавчера Флику положили в «Нью-Йорк методист». У нее опять возникло воспаление в легких, что последнее время случалось слишком часто, с каждым разом становясь все серьезнее. Антибиотики помогали плохо, внутри скопилась какая-то гадость, на которую невозможно воздействовать никакими лекарствами. В семье возникло напряжение, как в тот вечер, когда он дал девочкам тест для восьмого класса 1895 года, после этого он уже больше не подшучивал над ними.