Феликс Аксельруд - Испанский сон

— Имя?

— Манолито.

— Я спрашиваю, имя этого человека?

— Радомир. Бананьев. Ратмир Бананьев.

— Квалификация Бананьева?

— Маршрутизатор. Сигналы, каналы, узлы… навигация, в общем. Кабельтовы, то есть, кабели из волокна… сети из него же… Ничего особенного.

— Только это — или еще что-нибудь?

Цыпленок подумал.

— Ну… может, еще протоколы… писанина всякая…

— Что сказал Эстебан?

— Много сказал. Что они собрались все менять, всю систему коммуникаций. Траншеи, колодцы уже выкопали. Глубокие. Трубы подвезли, сам видел. Пропускная способность — ого! Теперь вопрос, как их соединять. К кому-то обратились, но не к тем, как ему кажется. Рожи, говорит, у них уголовные; такие соединят, а потом все дерьмо из подвала попрет в кабинет начальника. Сам-то он в сетях полный ноль. Вы, говорит, очень кстати. Подпитайте меня идеями, говорит, тогда я буду делать начальству доклад о смене концепции. И подрядчика, соответственно.

— Дальше.

— Мы нарисовали картинок, просветили его.

— Кто «мы»?

— Группа, кто же еще, — беззаботно ответил Цыпленок; — сейчас, говорят, даже отдел… Мы — вместе, разве не так, Алонсо? Посоветовались, сделали маленький информпакет Эстебану…

— ¡

Манолито, кто у тебя начальник?

— Дон Алонсо Гонсалес, — сказал Цыпленок, и в его голосе появилась тоска. Он быстро почуял неприятности.

— Твой начальник Гонсалес участвовал в этой работе?

Цыпленок затравленно посмотрел на Гонсалеса.

— Мы — вместе… Мы… Алонсо, ну

¡скажи что-нибудь!

— Я тебя спрашиваю, — строго сказал Филипп.

Гонсалес вскочил, рванул рубашку на шее, обнажил татуировку, пальцы веером распустил, выкатил глаза, оскалился — захотел, наверно, что-то сказать, но передумал, сел и молча отвернулся.

— Даже так… — трагически молвил Цыпленок.

— Вплоть до того, — сурово отрезал Филипп.

— Но там не было ничего секретного, — пролепетал Цыпленок. — Просто… общие сведения… Платформу нарисовали… на которую трубы сложить… Я не знал, что это так серьезно.

— Теперь будешь знать, — произнес Филипп тоном инквизитора. — Итак, вы просветили Эстебана. Кстати, запрещаю тебе говорить слово «мы». Говори конкретно — кто ходил, кто просвещал и так далее.

— ¡¡

Замочу, сеньор!! — крикнул Гонсалес, не выдержав. — ¡Не трожь ребенка! ¿Следствие чинишь над малолетними?

— Ты угадал, — бесстрастно сказал Филипп. — Это служебное расследование. Манолито! прошу, продолжай.

Цыпленок тяжело вздохнул.

— Вначале я ходил один. В общей сложности раз… — он задумался, — пять-семь, не больше. После того, как мы с Бананьевым…

— ¡

Еще раз скажешь «мы», я тебя оштрафую! — рявкнул Филипп.

— ¡

Я! После того, как я с Бананьевым ушел… ушли от него… от Эстебана… я доставил ему материалы. По почте. Вначале один. Потом он позвал Бананьева. Мне задали вопросы. ¡Я отвечал уклончиво! — боязливо добавил Цыпленок. — Некоторые вопросы вообще игнорировал… особенно, это… если не знал, что сказать… Пробыл там часов пять-семь. Не больше. Через день — снова зовут. Надоело мне ездить. Шесть пересадок, а потом еще монорельс. Неделю назад Бананьев звонит и говорит, что Эстебан просит срочно прибыть. Услышав такое, я посоветовался с Эрнандесом… то есть, с Гонсалесом… Гонсалес сказал, поедем вместе. Мы… ¡ой! Я и Гонсалес, то есть Гонсалес и я, поехали к Эстебану.

— Неделю назад?

— Да, в четверг. В пятницу. Эстебан сказал, что изучил вопрос и хочет получить от нас коммерческое предложение, но очень быстро. Гонсалес спросил, насколько быстро. Эстебан сказал «вчера». Гонсалес сказал, что так работать нельзя и что любой проект имеет этапы.

Цыпленок с опаскою покосился на мрачно молчащего Гонсалеса и воинственно выпалил — правда, непонятно кому и о чем:

— ¿

Ну, не так разве?

Поскольку никто ему не ответил, он продолжал:

— Эстебан стал думать, ходить куда-то. Так ничего и не решил. Мы… Гонсалес и я… уехали.

— Хватит с тебя, — решил Филипп. — Твоя очередь, Алонсо. Поточнее, пожалуйста.

Гонсалес почесал репу.

— В понедельник утром, — начал он заунывно, — примерно с девяти сорока до одиннадцати, Эстебан вышел на меня с разговором. Секретарша соединила нас по внутренней телефонной сети. Эстебан вначале приветствовал меня, а затем недвусмысленно высказал свое намерение переговорить с нашим руководством.

— Даже так?

— Недвусмысленно. В ясных, конкретных формулировках.

— Дальше…

— В тот день, — продолжал Гонсалес, — сеньор главный инженер был в отъезде. И я, оценив возможные варианты, записался на прием к Вальдемару Эдуардовичу. Тот принял меня непосредственно после обеда. За обедом он съел несколько специфически грузинских блюд, таких, как суп-харчо, аджаб-сандал и мацони… Притом аджаб-сандал был переперчен…