Феликс Аксельруд - Испанский сон

— … твою мать! — завопил князь. — Теперь я понимаю, какова была Жанна д’Арк! то-то источники путаются, отчего ее извело духовенство… Ну, что с тобой делать? — воскликнул он с досадой и, как бы подыскивая аргументы для собственного успокоения, уже более мягким тоном продолжал: — Отказать тебе я не могу; тем самым я подавил бы твою индивидуальность… а эта манера с невинным видом вытряхивать из собеседника то, о чем он лучше бы умолчал, может, и пригодится тебе в Испании. Только не говори мне, — добавил он недовольно, — что это признак Живого Духа; это был бы уже перебор.

— Спасибо, ваше сиятельство, — робко улыбнулась Марина, — я как чувствовала, что вы согласитесь.

— Дева, — сказал князь грозно, — молчи.

Мы шли по узкому ходу, не отмеченному ни на одной из известных нам схем. Ход этот, поначалу довольно широкий, открылся за каменной кладкой обычного (как казалось) подвала при обустройстве очередной базы Ордена в одной из промышленных зон Москвы. Не придав этому немедленного значения, я затребовал у прораба документы, чтобы выяснить, насколько глубока и прочна открывающаяся ниша и, следовательно, для каких чисто утилитарных целей можно ее применить. Однако, к своему удивлению, я не нашел на плане никакой ниши и вернул ему план, сделав вид, будто разочарован в своей некой дилетантской идее. Когда я вернулся в подвал, один из моих людей сообщил мне, что пламя свечи отклоняется в сторону таинственной ниши. Убедившись, что никто из посторонних не успел об этом узнать, я распорядился немедленно заложить проем теми же кирпичами.

В последующие дни мои люди провели детальную проверку земельных разрезов во всех связанных с этим инстанциях, то есть в исполкомах и в инженерных службах, занятых коммуникациями; нигде не было и следа нашей находки. Осталась единственная инстанция, ты догадываешься какая… но в тот момент (а это было всего-то месяц назад… может, немного больше) в ней занимался делом лишь один мой человек; назовем его Ивановым. Все остальные, по неблагоприятному совпадению, были либо в служебных командировках, либо в самых обычных плановых отпусках.

Когда в стране заговорили о гласности, а некто Бакатин отдал американцам схемы размещения в их посольстве подслушивающих устройств (впрочем, и так хорошо им известные) — тогда новые, то есть хорошо забытые старые подземные ходы открывали чуть ли не каждую неделю. Прежде за это бы… Вообрази, например, подземный секретнейший зал… где-то под Кремлем, скажем… правительственная комиссия в полном составе слушает знаменитого сейчас, а в ту пору тоже секретного ракетостроителя Королева. Посреди доклада, разумеется совершенно секретного, вдруг вне всякой охраны открывается дверь и входит мужичонка — грязный, небритый… нетрезвый по виду да и фактически… «Ребята, — говорит, — как бы мне выбраться, а?» Скандал, переполох… мужика — на допрос… кто таков? откуда? «Ё-моё, — кричит мужик, — отпустите! я и так еле жив после этих катакомб. Выпил с друзьями, поехал домой; спустился в метро, а там милиция. Все, думаю, заберут. Зашел в какую-то дверь, потом еще в одну… смотрю, что-то не то; ткнулся назад, а там уже заперто».

Повезло мужику, что искал в эпоху Королева. Режим был стар уже, зубы сточил… В эпоху Цандера такому повезло бы меньше… впрочем, в эпоху Цандера людям и в голову не могло прийти спуститься в метро нетрезвым да еще и зайти в неположенную дверь. Ну, а во времена перестройки и гласности ограничения были сняты, и полезли под землю все кому не лень, вплоть до черных следопытов… знаешь, кто такой черный следопыт? Это профессиональный кладоискатель — скромный такой, неприметный и ни с кем не спешащий делиться своими находками.

Итак, дело открытия новых ходов пережило бум, и постепенно таких открытий становилось все меньше и меньше. Сегодня каждый новый ход является редкостью; теперь ты уж можешь понять мой интерес к ответу упомянутого Иванова. Ответ был дан не сразу, что в этих делах естественно, а вот что было неестественно и насторожило меня, так это поведение Иванова, который будто чего-то боялся, сообщая мне данные… а таких людей я к себе не беру.

Тон его был уклончив, слова двусмысленны; я пожалел, что говорю с ним по телефону — будь это при личной встрече, я бы по глазам многое определил. Ход не был зарегистрирован ни в одной базе данных; сообщив мне это, Иванов добавил как бы невзначай: