Феликс Аксельруд - Испанский сон

— Не могу спокойно! — буркнул Ильич, с трудом отворачивая ненавидящий взгляд от Эскуратова. — …!

Плавный жест широких ладоней Вуя погасил эмоции.

— Но и вы двое, — обратился он к Вальду, — не так уж чисты, не так чисты! Ну-ка, — повернулся он к двери и рукой показал, — давайте сюда того, с усиками!

Дверь открылась. На пороге возникла поникшая, испуганная фигура, чем-то напомнившая Вальду несчастного Иванушку… и когда свет упал на новое лицо, для Вальда с Филиппом остро запахло жареным. До самого этого момента Вальд находился под впечатлением страшной картины недавнего погребения; он вмиг об этом и думать забыл, потому что появившийся человек был не кто иной, как Эстебан, подчиненный Эскуратова.

— Поговори с человеком, — предложил Вуй Ильичу.

— Ты им бумаги давал? — гневно вопросил тот.

— Да, — пискнул Эстебан.

— Какие бумаги давал?

— Технические… коммерческие…

— Чьи давал?

— Тех… — запнулся Эстебан. — Конкурентов…

— Сам решил давать? или сказали?

— Вот… вот… вот он сказал, — показал Эстебан трясущимся пальцем на Эскуратова.

Несмотря на стремительно сгущающиеся тучи, Филипп с Вальдом не удержались от злорадного взгляда в сторону Эскуратова. Потом взгляды их на мгновение сошлись… о, это были многозначительные взгляды.

— Уведите его, — сказал Вуй.

Над столом нависла предгрозовая тишина.

— С кем работаем, дорогой… — сокрушенно сказал Вуй. — Все воры, шпионы… жрут друг друга живьем… Ну? Как будем? Учить — или наказывать?

— И учить, и наказывать, — энергично отозвался Ильич. — Говори!

— Значит, так, — сказал Вуй и посмотрел на Филиппа и Вальда по очереди.— Контракт выполнять будете, как выполняли; все равно после вашего шпионажа я своих ребят туда не пущу. Деньги за это отдашь вместо них ему, — показал он Эскуратову на Ильича, — а ты, Владик, заплатишь мне столько же штрафа. Понятно?

Вальд сжал челюсти.

— Еще не все, — зловеще продолжал Вуй. — Как я сказал, так было бы, если б ты, Владик, не замутил глубже… а раз замутил — платите, суки, по полной программе. Сколько вы получили за вашу рекламу в Америке?

— За рекламу платят, — пробормотал Вальд, — не получают…

— Сколько, спрашиваю? Не скажешь правду — ответишь за последствия, смотри!

— Это несправедливо, — мрачно сказал Вальд. — При чем здесь реклама в Америке? Так можно…

— Не-ет, — протянул Вуй. — Другой бы тебя за такое выпотрошил до дна… а мы только то, что положено! Что на твоем шаре было написано — ну-ка?

— Вы здесь не при чем, — упрямо сказал Вальд.

Вуй усмехнулся.

— Господин А., — сказал он одному из сидящих на его стороне людей, — объясни по-научному, а то у меня терпения не хватает.

Вальд с Филиппом, да с ними заодно и поверженный Эскуратов (теперь уж непонятно, кто в большем дерьме), воззрились на новое действующее лицо. Человек этот, бывший среди прочих за столом с самого начала, прежде ни разу и рта не раскрыл. Одна деталь отличала его от всех присутствующих: он был единственным человеком в очках. И Вальд, и Филипп почему-то одновременно задались вопросом, отдыхал ли он в бассейне или хотя бы в сауне. Вальд решил, что нет, потому что человека в очках ни в бассейне, ни в сауне вроде как не было. Филипп решил, что ответа на этот вопрос дать невозможно, так как на месте этого человека он предварительно снял бы очки.

— Поясняю, — негромко сказал этот господин, встав, как на собрании, и сразу же напомнив Вальду сволочного чиновника из Службы Здоровья Животных и Растений, — так сказать, юридически-фискальную базу принятого решения. Что касается изъятия контрактной суммы и обложения штрафом, то это вполне соответствует норме и практике государственного налогообложения — уважаемым хозяйственникам должно быть известно, что противоправно полученный доход (или недоплата в бюджет, что то же) обычно полностью изымается и, кроме того, облагается штрафом в сто процентов. Так что здесь, очевидно, вопросов не может быть.

— Как это не может быть, — возмутился Филипп, — господин председательствующий!

— Даю тебе минуту, — подумав, разрешил Вуй.

— Почему это вы, уважаемый, ссылаетесь на государственные нормы? Ведь государство у нас, как известно, первейший грабитель. Если уж вы подводите правовую базу, извольте делать это корректно; здесь вам, извините, не налоговая инспекция.

— Ответ готов, — сказал господин А.

Вуй милостиво кивнул.

— Применимость норм в любом цивилизованном процессе, — сказал А., — не есть выбор какой-либо из сторон; фигурально говоря, на то воля Божья. Нациям свойственны исторические стереотипы: одни народы используют так называемое общее, или англо-саксонское право, другие же римское, иначе гражданское, и никуда от этого не уйдешь. Все здание российского общественного правосознания, начиная от правил поведения в детском саду и кончая воровским законом, основано на римском праве. Хорошо; отойдем от нормы законодателя; пусть, к примеру, не сто процентов… а сколько? пятьдесят? почему не двести? Кто будет решать и исходя из чего? Государственная база, плоха она или хороша, по крайней мере достаточно глубоко разработана и так или иначе отражает сознание общества, в котором все мы живем. Вольная же ревизия норм, не имея никаких понятных пределов, означает всего лишь правовой нигилизм и в конечном итоге отход от святая святых — от римского права. Но куда? В область чуждого нам общего права? Или прямо здесь, за этим обильным столом, изобретать что-нибудь новое — с позволения сказать, отмороженное? Боюсь, — покачал А. головой, — любая такая попытка внесла бы в дело разве что хаос и могла бы повлечь за собой последствия далеко идущие и, возможно, трагические.