Феликс Аксельруд - Испанский сон

— Почему? — огорчилась Госпожа. — Другие же…

— Я не другие, — сказала Марина. — Для меня это очень личный вопрос; я не могу быть с кем попало… мне трудно найти Того, с кем я могу быть…

— Понимаю, — расширила глаза Госпожа. — Ты посвятила себя Богу, да?

— Можно и так сказать… в некотором смысле…

— Понимаю… Ты как сестра милосердия. Ты и есть сестра милосердия!.. помогать окружающим — как это благородно, как прекрасно! — Госпожа воздела к небу свой просветленный взор. — Кстати… Я хотела поговорить с тобой… Хотя Гринечки уже и нет рядом… ты не могла бы помочь нам немножко еще, пока я не оформлю пенсию?

— Наверно, могла бы, — предположила Марина, — а сколько времени на это уйдет?

— Не могу обманывать тебя, милая, — сказала Госпожа; — по закону еще два месяца, не меньше. Но я надеюсь, что на работе пойдут мне навстречу и, учитывая мои трудовые заслуги, скостят этот срок. В конце концов, я могу оформить отпуск без содержания… Ты меня так выручишь; ты же видишь — мы все в шоке… для Сереженьки это удар не меньше, чем для меня, и даже у Наташи что-то с молоком… хотя ей уже и так пора бы отрывать… слишком долгое кормление ведь может привести к нарушению обмена веществ — правда? Я ей говорила…

Госпожа ворковала; Марина шла рядом, кивала головой. Ей было все равно. Дом был несносный, но и вне дома все было несносным тоже. Она нигде не могла себя найти.

Месяц спустя Госпожа сказала:

— Придется мне дорабатывать, что называется, до звонка… Ну какие черствые люди. Я действительно могу взять без содержания, но оказывается, в расчет пенсии идет только то, что я заработала за последние два года… Мне говорили, эти правила должны были измениться, а я совсем замоталась с Гринечкой — конечно же, не поудосужилась проверить сама… Ты понимаешь? Если я уйду завтра, значит, до конца моих дней мне будут недодавать какую-то часть положенного…

Марина кивала.

Моя судьба — терять, думала она.

Или жизнь кончена в двадцать два года, или опять искать. «Боже, — произнесла она чуждое слово. — Может, ты есть. Тогда помоги. Я одна в моем Царстве, и, вот, Царство слабо».

Время шло. Малыш вышагивал по опустевшим комнатам — чужой, безразличный. Теперь старилась Госпожа. С каждым днем она выглядела немножечко хуже. Иногда она начинала заговариваться, но по-прежнему, как заведенная, ездила на работу. Пенсия сделалась общей целью; наконец, она была выправлена.

— Анна Сергеевна, — сказала Марина тем же вечером, — мне здесь нечего больше делать. Мне пора.

На глаза Госпожи навернулись слезы.

— Моя милая… Я понимаю тебя…

— Вы не в обиде?

— Какие обиды, Мариночка… Ты — моя радость… ты скрасила Ему последний год Его жизни…

Это истинная правда, подумала она.

— Погоди.

Госпожа удалилась.

— Это тебе, — сказала она, вернувшись, привстала на цыпочки и, не обращая внимания на ее слабый протестующий жест, надела на нее золотую цепочку с массивным, тоже золотым кулоном. Она взяла в руки кулон, рассмотрела витиеватую монограмму на нем и нажала на кнопочку сбоку. Кулон раскрылся; взору явилась маленькая фотография — покойный Господин в молодости.

— Что Вы, Анна Сергеевна, — смутилась она, — я не могу… Это Ваша вещь… Ваша память…

— Милая моя… Давай присядем…

Держа ее за руки, Госпожа сказала:

— У меня два таких. Первый Он подарил мне в сороковом году, на серебряную свадьбу… А через пару лет мы поехали на курорт… в Коктебель…

Ее лицо посветлело на секунду воспоминания.

— …и я потеряла его. В самый последний день! Честно говоря, я грешила на хозяйку. Милая женщина… недорого брала… и персики в саду были такие вкусные… По утрам я рвала их прямо с веток и приносила Ему в постель. А хозяйка делала кофе. Я сама ставила на поднос кофе, сливочник, персики и несла в наши комнаты. А хозяйка кричала мне вслед: «Анечка, Вы забыли сахар!» И я возвращалась и брала сахар. Каждое такое утро было праздником для меня. Я вечно спешила к Нему, боялась, что Он проснется, пока я хлопочу — я сама должна была разбудить Его поцелуем! И, конечно, все время что-то забывала — то сахарницу, то ножичек для разрезания персиков… А хозяйка напоминала. Славная женщина! но когда пропал кулон, у меня почему-то мелькнула мысль: не она ли? В тихом омуте… э-э…

— Змеи водятся, — подсказала Марина.

— Змеи?.. — с удивлением переспросила Госпожа. — Может быть… Так или иначе, я плакала… Всю обратную дорогу плакала в купе — а Он меня утешал… Хорошо хоть, купе было на двоих…