Андрей Ханжин - Рассказы

«Кто тут по жалобе? Готовься в зал».

Наручники. Не туго.

Впереди идёт существо женского пола, одетое в сильно поношенное милицейское. Толстые икры в сетчатых чулках. Швы на юбке напряглись и чуть вывернулись. Такие же глаза — напряжённые и вывернуты чуть ли не на щёки. Сзади движется её напарник с дубиной, оставляя в коридоре шлейф перегара.

Гротескные резные двери залов заседания. Ковры. Тихо как на погосте. Дверь с табличкой: «Киреев Александр Петрович».

Просторное помещение в два окна. За окнами грустят деревья, начало лета, прохладно. Прохладно. Так будет до осени — зелёная ленинградская зима.

Участники этюда уже в зале.

Тень секретарши. Именно тень. Бесшумно передвигающаяся на полусогнутых, как спецназовец в зарослях крыжовника. Девушка без возраста, человек — функция. Такие тенеобразные секретари обычно служащие деспотам-самодурам. Дурной как будто знак. Хотя…

У судьи круглое приветливое лицо и умные, а стало быть печальные глаза. В этих глазах читается, что решение в отношении моей бумаги им давно уже понятно, а постановка заседания нужна исключительно для соблюдения формы. Чёрная мантия. Настольная лампа.

Худощавый извивающийся гражданин, представившийся адвокатом. Здесь он намерен защищать мои интересы. Я вижу его впервые в жизни и думаю, вот ведь кто-то получает от государства заработную плату, защищая лично мои интересы…

И ещё один гражданин, получающий от государства заработную плату — прокурор Васюков. Белобрысый, почти альбинос, в ядовито-зелёном костюме с отливом, какие носили стиляги после XX партсъезда. Ему так не удалось правильно выговорить мою фамилию, запутался в склонениях.

Клетка за мной захлопнулась. Конвоир снял наручники, бухнулся на табурет и принялся гонять электронного червячка в мобильном телефоне. Заседание началось.

Я смотрел на деревья, которые никогда не дождутся лета, и думал о том, что я тоже похож на дерево, растущее в тюремном дворе, что вот бьюсь я за своё лето, за приближение освобождения… Но свобода — абстракция, выраженное нечто. Свобода — как цель, ради которой стоит биться, но что с ней делать, добившись? Шесть с половиной лет позади. И я уже забыл, что значит жить без конвоя. Вот эти люди в зале… У них завершается рабочий день и они пойдут… куда? Зачем? Ещё пять лет впереди. Шестьдесят месяцев. Женщина за это время может выносить семерых детей, одного за другим. Зачем? Грустные деревья, обрез серого неба за ними, монотонный голос судьи, зачитывающего постановление.

«…жалобу удовлетворить в соответствии… заменить колонию особого режима на колонию строго…»

Лестница вниз. Камера. Две сигареты подряд.

«Киреев форевр».

Я знал человека, у которого в минуту ярости выцветали глаза, из янтарно-карих они превращались в водянисто-серые, как у хищной рыбы. Так человек становился акулой.

Имя ему было Андрей, прозвище — Крымский.

Действительно, родом он был из Симферополя и, судя по внешности, в крови его была дикая татарская примесь. Среднего роста, чуть неуклюжий, косолапый, немного лишнего веса, на пузе татуировка, изображающая мучение грешников в аду, в общем — обыкновенный с виду человек.

В Березанский лагерь он прибыл в начале 1992 года. Близкие, те, с кем он делил свой хлеб, звали его Крымак — кстати, одно из имён хазарского дьявола, хотя близкие вряд ли знали об этом. Просто Крымак — житель Крыма.

История его преступления такова.

Будучи в Киеве, Крымак познакомился, случайно, где-то в городе, с привлекательной девушкой. Барышня была замужем, но Крымский этого не знал. Просто девушка понравилась. И он пригласил её вечером в ресторан. Ну куда ещё заезжий гангстер может пригласить даму — разумеется в самый бандитский киевский ресторан под названием «Киевская Русь».

Конфликт случился немедленно. Слишком красивая девушка. Слишком уверенный в себе кавалер. Напивающиеся за соседним столиком бандиты решили ангажировать даму на танец. Понятно, в какой форме. Танец — предлог, конечно. Пробивка на душевную вшивость. Согласится мужчина уступить свою даму или нет… Дальнейшие события зависели от этого решения.

Очень вежливо Крымский попросил оставить их в покое. Братки сочли вежливость за слабость. Начали по привычке хамить. Кто-то схватил девушку за руку и поволок из-за стола..

Крымак ударил ровно два раза. Точно в две рожи. Первый скончался на мете, до приезда скорой. Второго так и не смогли откачать в реанимации. Два трупа — девять лет строгого режима за нанесение тяжких телесных, повлекших за собой смерть.