Андрей Ханжин - Дождливые дни

Хорошая машина «CZ — 75». Калибр 9мм, начальная скорость полёта пули 420 м/сек, обойма на 15 зарядов. Патроны НАТОвские — «пробеллум» или «лугер». Тяжёлый, правда, пистолет, но с очень удобной рукояткой. Ещё из минусов — магазин фиксируется кнопкой и, бывает, выпадает от случайного нажатия: рукой задел или ещё как зацепил. Но, в общем — вещь! У этого «чезета» есть ещё автоматическая версия — «CZ — 75 automatic». О!!! Обойма увеличена до 25 патронов, предохранитель врубается только при взведённом курке. Запасная обойма загоняется под ствол, как ручка — автомат, натурально! Затяжные городские бои вести — то, что надо. Говорят, Абу аль Валиа с таким не расставался, пять штук зелёными за него в Пакистанском ущелье отвалил. Цены — как в Москве. Здесь, в Питере, дешевле.

Ну да, в Питере… На углу Стремянной и Марата. В городе пусто. Пустое питерское воскресенье. Часов десять утра. Провинциальная благодарность.

Стволы эти чешские достались мне, если можно так сказать, случайно. В самом начале Суворовского проспекта, в коммунальной квартире, жил перекупщик Юха — из бывших советских ещё фарцовщиков. Бритые виски, штаны-бананы. Отсидел за валюту, откинулся, страна усохла и переименовалась, дефицита нет, джинсы, правда, продаются в тех же уличных туалетах, но уже переоборудованных под коммерческие точки. Всё легально. Валютные обменники на каждом углу. Прежняя профессия накрылась медным тазом. Почему «медным тазом»? Так говорят. А что, хорошее выражение, ёмкое, пусть и сильно поношенное. Короче, Юха проиграл в лагере глаз и носил повязку, как капитан Сильвер, которого боялся даже сам Флинт. Юху не боялся никто. Впрочем, лагерь пошёл ему на пользу. После отсидки Юха занялся благородным бизнесом — стал торговать оружием. Начинал, кажется, с тротиловых шашек… Ещё раз отсидел. Трёшку. И вернулся в бизнес помудревшим и будто бы даже просветлённым. Курил план и толкал питерским гангстерам стволы. Почти Будда.

Меня познакомил с ним Саня Аксёнов — он же Рикошет — они знали друг друга ещё со времён старого «Сайгона» и «Н4/В4». Рикошет частенько к нему раскуриться наведывался. Джа. Принципиально слушали старые виниловые пластинки — «Velvet underground», «МС-5» — как раз то, что надо старым ленинградским бесам. Вот и я к нему захаживал. Каждый раз, оказавшись в Городе-на-Неве, выбредал к большому серо-голубому дому на Суворовском, ввинчивался в хитрую подворотню, и прямо перед помойкой — дверь, второй этаж, три коротких звонка… Чёрт! Тут же — семидесятилетняя коряга в очках на засаленной от волос резинке: «К кому, милай?»

— Давай, давай, вали отсюда, старая! — Бабка чудовищным зайчиком немедленно отпрыгивала к стене и бубнила в спину: «На хлебушек бы подкинул, будёновец». Обычно хватало полтинника. Бабка молниеносно выхватывала деньги и тут же становилась на шухере — из кухонного окна просматривался весь двор.

Бабку звали Чеснок. Ну, в общем, похоже.

Комната Юхи — чулан с окном.

У каждого своя судьба. И жизнь — пересечения, вторжения, роковые случайности, нечаянные и страшные ошибки. Все живут для того, чтобы однажды умереть. Поэтому — все одиноки. Как говорил Эспинас, для умирания не собираются вместе. Вместе собираются те, кто думает, что жизнь имеет смысл. Наивные, они непременно желают что-нибудь спасти: тушканчиков от вымирания или отечество от распада. Но, как показывает историческая практика, спасители отечества опасны для народа. Хотя у каждого своя судьба.

Когда я вошёл в Юхину комнату, мне показалось, что его земная судьба завершилась. Нет, трупа не было. Но было свистящее ощущение пустоты, той пустоты, которая остаётся после ухода, окончательного ухода человека, которого, нет, конечно, не любил, но всё же понимал. Я понимаю Юху. Судьба его была мне безразлична.

Занимавший половину комнаты диван, застеленный синим пледом в шотландскую клетку, с прожжёнными дырочками от упавших конопляных кропалей. Этажерка с книгами: «Тропик Рака», «Механический апельсин» на украинском почему-то языке, «Бизнес со скоростью мысли», «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», ещё какая-то хуйня вселенского масштаба. На полу — дырявые тапочки, вертушка «Электроника» и медный пакистанский кальян «Made in Pekhavar». Аллах Акбар! На вертушке, покрытый слоем двухнедельной пыли, диск «Joy Division». Хотя, почему именно «двухнедельной»… Я в пыльных слоях плохо ориентируюсь. Просто так показалось. А может Юха повесился? Наслушался Кёртиса и повесился. В сортире на Финляндском. А?