Альберт Пиньоль - В пьянящей тишине

Он бросил на меня разъярённый взгляд, ожидая, что выражение его лица меня испугает или что пауза, которую он сделал, заставит меня говорить. Но он не достиг своей цели. Капитан безнадёжно махнул рукой. Сигара помогла ему не уронить свой авторитет. Он выпустил изо рта плотный клуб дыма и обратился к молодому еврею:

— Молчание говорит о виновности тех, кто не хочет оправдаться. Я считаю этого человека виновным и увезу его отсюда, чтобы его повесили.

— Молчание может также служить человеку защитой, — сказал юноша, перелистывая какую-то книгу. — Вспомните, капитан, вы получили задание привезти меня сюда, потому что тот корабль, на котором я должен был приплыть, потерпел крушение во время бури. Я задержался на несколько месяцев. Кто знает, как переносил одиночество прежний метеоролог? И если здесь случилось какое-то несчастье, то этот человек является скорее свидетелем события, нежели виновником.

Неожиданно капитан обратил внимание на моряка с азиатской внешностью, который рылся в ящиках. Прежде чем тот успел понять, что за ним наблюдают, на него обрушились три крепкие затрещины. Капитан отобрал у него украденный серебряный портсигар, осмотрел его, не вынимая сигары изо рта, и тут же спрятал в глубине кармана своего кителя. Еврейский юноша не моргнул и глазом. Вероятно, подобные сцены были ему привычны. Он любезно протянул мне книгу Фрейзера и сказал:

— Вы не имели возможности читать какие-нибудь иные книги всё это время? Вам должно быть известно, что республика словесности сейчас живёт иными, более возвышенными идеями.

Он глубоко ошибался. Ничего в мире не изменилось — стоило только взглянуть на этих грязных людей, которые наводнили маяк, словно толпа клиентов публичного дома. Пока он говорил об интеллектуальных вершинах, они оскверняли всё, до чего ни дотрагивались. А перед ним был я, человек, который не боялся виселицы, которого гораздо больше страшила жизнь рядом с подобными существами. Перед ним был человек, который предпочёл изгнание хаосу и который не перенёс бы путешествия в обратном направлении. Бедный мальчик. Он так самоуверен. Если бы у нас были подходящие весы, я бы предложил ему положить на одну чашу все его книги, а на другую — Анерис.

Все угрозы капитана не имели никакого значения. Я был для него просто помехой, и он поступил со мной соответственно. Чуть позже он сорвал с головы фуражку и стал кричать. Он размахивал ею и орал на своих моряков на смеси французского и китайского или на каком-то ещё языке; не прошло и двух минут, как они исчезли. Потом я услышал их голоса на лестнице. Приказания, оскорбления и ответная брань весело перемешивались в равных пропорциях. Потом наступило молчание. Они исчезли так же, как появились. Море волновалось сильнее обычного; волны то и дело разбивались о стены маяка, и в их шуме звучал то львиный рык, то шум камнепада. Многим в жизни доводилось встретиться с привидением, но мне казалось, что я был первым в мире человеком, которому явился целый отряд. Впрочем, возможно, привидением был я сам.

Я провёл весь день на балконе. Предметом моего наблюдения было моё собственное любопытство. Мне так давно не доводилось видеть группу людей, что все их действия казались необычными. До отъезда они починили дом метеоролога. Работали матросы неохотно, просто подчиняясь приказам. Когда ветер дул в мою сторону, до меня доносился стук топоров и яростные крики капитана. Но и он распоряжался нехотя, поэтому ругань казалась наигранной: необходимость выполнения служебных обязанностей сталкивалась с желанием отплыть с острова как можно скорее. Я мог разглядеть дымок над крышей и человеческие фигуры возле него. Капитан то и дело прикладывался к фляжке, он пил больше, чем курил, и не обращал внимания на просьбы молодого еврея, поворачиваясь к нему спиной, когда тот слишком настаивал.

Что такое наши чувства? Новости, которые мы получаем о нас самих. Шлюпки отчалили от берега ещё до наступления темноты, а я не испытывал никаких чувств, ничего, даже печали. Корабль уходил за горизонт. Из трубы дома метеоролога шёл дым. За моей спиной со скрипом поднялась крышка люка. Мне не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто вошёл. Не знаю, где она пряталась всё это время.

Я подкрепился консервированной фасолью. Анерис подчинилась моментально, стоило мне только причмокнуть губами. Она убрала со стола и быстро разделась, по-своему радуясь восстановлению привычного порядка. Казалось, моё пьянство смутило и обескуражило её. Однако ничего не изменилось. Ей не надо было сомневаться в моей верности; никто не станет требовать от неё большего, чем она хотела дать мне. Я начал раздеваться, но, когда хотел снять свитер, она вдруг напряглась. Лицо её на миг исказилось. Анерис села, скрестив ноги, и запела.