Бенджамин Саэнс - Я пел прошлой ночью для монстра

— Эй, Адам!

Он оглянулся.

— У меня есть секрет, — сказал я, подойдя к нему. — А я знаю, что мы не должны хранить секреты.

— Ты хочешь рассказать его мне? — спросил он.

— Да. Когда мы держались за руки на молитве, мне все время хотелось выдернуть свою руку из твоей. — Усмехнувшись, я пошел прочь.

— Мы поговорим позже, — крикнул он мне вслед.

— О чем? — Я не выдержал и начал кричать: — Знаешь, в чем твоя проблема? Ты все ждешь, что я буду вести себя как взрослый. Здорово. Охуеть как здорово! Ты хочешь, чтобы я повзрослел и вел себя как Рафаэль, но у меня, блять, даже детства не было, а ты хочешь, чтобы я сразу нырнул во взрослую жизнь. Да я, блять, плавать не умею! Я ненавижу тебя. Слышишь? Ненавижу!

Я опять плакал и был противен самому себе, меня достали уже эти слезы — вечно застилающие глаза и водопадом текущие по лицу. Я почувствовал, что падаю — наверное, обо что-то споткнувшись — и стою на коленях, рыдая и пытаясь подняться на ноги. А рядом стоит Адам, протянув ко мне руку.

— Возьми ее, — сказал он. — Это моя рука. Возьми ее. Ты всегда можешь выдернуть свою, если захочешь.

Шарки просто исчез. Я нигде не мог его найти. Он не был на арт-терапии, не был на обеде и не был… нигде.

Днем я сходил на дыхательную гимнастику, и занятие прошло очень странно. Ни с того ни с сего, прямо посреди дыхательного упражнения я вспомнил приснившийся мне сон. Мы с братом сидели в машине, он просил у меня прощение за то, что сделал, и забавлялся с пистолетом — направлял его то на меня, то на себя, и все повторял: «эни-бэни, рики-таки…» А затем пистолет выстрелил, и я начал кричать. Сюзан говорила: «Все хорошо, все хорошо, сосредоточься на дыхании, с тобой все хорошо». Легкие поглаживания ее нежных рук были как прикосновения ангельских крыльев.

После занятия я сказал Сюзан, что со мной никогда не будет все хорошо. Она ответила, улыбнувшись: «Ты даже не представляешь себе, Зак, какой ты храбрый». Но я знал, что никакой я не храбрый , я произнести-то это слово не мог. «Я могу тебя обнять?» — спросила она. Иногда психотерапевты считают, что обнимания — полезная штука. Я не знал, что на это ответить. В моей семье мы никогда не обнимались. «Конечно, — ответил я. — Это было бы неплохо». Сюзан улыбнулась, отчего в уголках ее губ и глаз стали видны возрастные морщинки, провела пальцами по моим волосам и обняла меня. «Отпусти себя, — прошептала она. — Отпусти себя, храбрый мальчик. Отпусти».

Когда я вышел на улицу, светило солнце, но оно было холодным. Цвет небес предвещал идущую с гор бурю. Я вгляделся в голубые просветы между темными тучами. У меня на душе было так же холодно, ветрено и темно, как в этом небе.

Войдя в кабинку, я сразу заметил, что все вещи Шарки исчезли. Его шкаф был пуст, как будто его никто и не занимал.

Он ушел. Вот так, внезапно и мгновенно. Просто исчез.

Я остро ощутил свое сердце — так всегда начиналась паника, с ощущения, что мое сердце сейчас потонет в ледяном океане пустоты. Я ненавидел это чувство — когда не можешь вздохнуть и кажется, что случится что-то очень-очень плохое.

Шарки. Где он? Где? Почему? Он только что рассказал свою историю, и он работал над собой, и, казалось, он будет в порядке, и он вел дневник, и не употреблял наркотики, и теперь он ушел, и для чего тогда это все было, и зачем он сюда приходил, если собирался уйти, так и не завершив начатое? Я делал вдох и выдох, вдох и выдох. Дыши, Зак, дыши. Дыши, Зак, дыши.

Я побежал к курительной яме, но и там Шарки не было. Я спросил Джоди, видела ли она его. Она затянулась сигаретой.

— Он уехал, Зак. — Джоди выглядела грустной. Ей нравился Шарки. Они болтались вместе после ужина и смешили друг друга.

— Уехал? — Я смотрел на нее не мигая.

— Да. Должно быть, вызвал такси, потому что сел в него полчаса назад.

— Он хоть что-нибудь сказал?

— «Увидимся на улице».

— Он так и сказал?

— Так и сказал. Он улыбался. У него обалденная улыбка.

— Но как они могли его вот так просто отпустить?

— Они не могут заставить тебя остаться здесь, Зак.

— Почему нет?

— Потому что проку от этого не будет.

— Но он… — я умолк. Я даже не знал, что собирался сказать.

— Он что, Зак?

— Он еще не пришел в норму.

— Он никогда и не придет, Зак. Никто из нас не придет.

Взглянув на меня, она снова затянулась.

— Тогда для чего все это, Джоди?

— Боже, какой ты еще ребенок.

— Иди ты. — Это все, что я сказал перед тем, как уйти.

Боже, как же мне хотелось выпить. Очень, очень хотелось. Я бродил, как какой-то нервный кот. Да, я ужасно нервничал, так нервничал, что у меня ехала крыша. Я грыз ногти, от которых и так мало что осталось, жевал костяшки пальцев. Боже, у меня никогда еще не было так паршиво на душе, и я не понимал, что со мной происходит. Я ходил по округе туда-сюда как какой-то вконец очумевший псих. Почувствовав вдруг на своем плече ладонь, я до смерти перепугался. Сжав кулак, я резко развернулся и уставился в карие глаза Рафаэля. Я чуть не ударил его.