Курбан Саид - Али и Нино

— Ты разоришь меня, Али хан.

С этими словами она захлопнула доску, вытянулась, положив голову мне на колени, и устремила задумчивый взгляд в потолок. Сегодня день сложился удачно, и Нино, вкусив сладость мести, теперь блаженствовала. А дело обстояло так.

С утра в доме поднялся переполох, за дверью послышались стоны, а потом в комнату, морщась от боли, вошел злейший враг Нино — Яхья Кули. Одна щека его опухла.

— Зуб болит, — жалобно сказал он.

Глаза Нино зажглись торжеством победы. Она подвела слугу к окну, заставила его открыть рот и нахмурилась, озабоченно качая головой. Потом взяла суровую нитку, завязала один конец на дуплистом зубе Яхья Кули, а другой — привязала к дверной ручке.

— Вот так, — проговорила она и резко захлопнула дверь.

Яхья Кули испустил истошный вопль, глядя на болтающийся на нитке вырванный зуб.

— Скажите ему, Али хан, что так бывает, когда человек моет зубы указательным пальцем правой руки.

Я слово в слово перевел все слуге. Яхья Кули наклонился и поднял зуб.

Но жажда мести Нино еще не была удовлетворена полностью.

— Ты ему скажи, что он еще не вылечился. Пусть пойдет, ляжет в постель и шесть часов держит на зубе что-нибудь горячее. Кроме того, ему неделю нельзя есть сладкого.

Яхья Кули с опущенной головой вышел из комнаты, довольный, что избавился от боли.

— Стыдись, Нино, — сказал я, — ты отняла у бедняги его последнюю радость.

— Так ему и надо, — злорадно сказала Нино и принесла нарды. Ей хоть как-то удалось компенсировать горечь испытанных унижений…

И вот теперь Нино лежала на диване, поглаживая ладошкой мне щеку.

— Али, когда же освободят Баку?

— Наверное, недели через две.

— Целых четырнадцать дней, — вздохнула она. — Целых четырнадцать дней. Я очень соскучилась по Баку и мечтаю, чтобы турки поскорее взяли его. Знаешь, все изменилось. Ты здесь прекрасно чувствуешь себя, а меня каждый день унижают.

— Унижают? Как?

— Они все обращаются со мной так, будто я очень ценная и хрупкая вещь. Какова моя ценность, я точно сказать не могу, но я не хрупкая и, тем более, не вещь. Ты помнишь Дагестан? Там все было совсем иначе. Нет, мне здесь не нравится. Если Баку не освободят в ближайшее время, давай уедем куда-нибудь в другое место. Я не знаю поэтов, которыми здесь гордятся, но знаю, что в день ашура люди здесь бичуют себя цепями и вонзают кинжалы себе в головы. Сегодня все европейцы уезжают из города, чтобы не быть свидетелями этого зрелища. Я ненавижу все это. Я ощущаю себя жертвой некоей злой силы, которая в любой момент может обрушиться на меня.

Ее нежное лицо было обращено ко мне. Взгляд был как никогда глубок и непостижим. Зрачки расширились.

— Ты боишься, Нино?

— Чего? — с искренним удивлением спросила она.

— Некоторые женщины боятся родов.

Лицо ее стало серьезным.

— Нет, я не боюсь. Я боюсь только мышей, крокодилов, экзаменов и евнухов. Но никак не родов. Тогда я и зимой должна была бы бояться насморка.

Я коснулся губами ее прохладных век. Нино встала, зачесала волосы назад.

— Я еду к родителям, Али хан.

Я знал, что на маленькой вилле, где живут Кипиани, полностью нарушаются все законы гарема, однако не мог запретить Нино встречаться с родителями. Сегодня князь принимал своих грузинских друзей и западных дипломатов. Нино будет пить там чай, есть английские сладости и говорить с голландским консулом о Рубенсе и проблемах женщин Востока.

Она уехала. Я смотрел, как карета с зашторенными окнами выехала со двора.

Оставшись один, я вновь стал размышлять о зеленых флажках на карте, пограничных пунктах, закрывших мне путь на родину.

В комнате царил полумрак. Мягкие диванные подушки хранили аромат духов Нино. Я лежал на ковре и, перебирая четки, смотрел на блестевшего на стене иранского льва со сверкающим мечом в лапе. Сознание собственного бессилия и слабости удручало меня. Мне было стыдно прятаться в тени иранского льва, когда мой народ проливает кровь в полях под Гянджой. Я тоже ощущал себя ценной, заботливо оберегаемой хрупкой вещью. Мне, Ширванширу, в будущем было предназначено получить пышный придворный титул и изысканным языком классиков говорить о своих нежных чувствах. Но ведь в этот самый миг мой народ проливает кровь на полях сражений. Безнадежность повергала меня в отчаяние. Со стены скалил зубы иранский лев. Пограничный мост на Араксе был закрыт, а здесь, на иранской земле, не было путей к душе Нино.

Я зло рванул четки, нитка порвалась, и желтые камешки рассыпались по полу.